— Увы, — глухо ответила Лизавета Ивановна.
— Но, право, в этом еще тоже нет ничего ужасного!
— Ах, сударь! — вздохнула она. — Ежели бы вы знали, как ужасно все это кончилось.
— Кое-что об этом нам известно, — сказал Холмс. — Однако мы хотели бы выслушать и ваши показания. Итак, он должен был явиться к вам в половине двенадцатого, то есть до вашего возвращения с бала.
— Да… Но, войдя к себе, я тотчас удостоверилась в его отсутствии и мысленно возблагодарила судьбу за препятствие, помешавшее нашему свиданию. Вдруг дверь отворилась, и Германн вошел… «Где же вы были?» — спросила я испуганно. «В спальне старой графини, — отвечал он. — Я сейчас от нее. Графиня умерла…» Можете представить себе, какое впечатление произвело на меня сие известие.
— Я думаю, вы лишились дара речи! — сказал Уотсон.
— Я только сумела пролепетать: «Боже мой!.. Что вы говорите?..» Он повторил: «Графиня умерла». И добавил: «И, кажется, я причиною ее смерти». Я взглянула на его лицо, и слова Томского, некогда сказанные им о Германне, раздались в моей душе.
— Что это за слова? Напомните нам их; — попросил Холмс.
— «У этого человека, — сказал Томский, — по крайней мере три злодейства на душе». Слова эти промелькнули в моем сознании, хотя, признаюсь вам, в тот ужасный вечер Германн вовсе не казался мне злодеем. Напротив, он пробудил во мне сочувствие, хотя поступок его был ужасен.
— Вы имеете в виду то, как он поступил с графиней? — спросил Уотсон.
Она грустно покачала головой.
— Я имею в виду то, как он поступил со мною. Вы только подумайте, сударь! Эти страстные письма, эти пламенные требования, это дерзкое, упорное преследование — все это было не любовь! Деньги — вот чего алкала его душа! Он хотел лишь одного: чтобы графиня открыла ему тайну трех карт. А я… Я была не что иное, как слепая помощница разбойника, убийцы моей старой благодетельницы!
— Что же вы сказали ему в ответ на его признание?
— Я сказала: «Вы чудовище!»
— А он?
— Он потупил голову и глухо ответил: «Я не хотел ее смерти. Пистолет мой не заряжен».
— Как вы думаете, он сказал вам правду? — пристально глядя на нее, спросил Холмс.
— Не сомневаюсь в том, — ответила она. — В таком смятении чувств люди не лгут.
— Вы, стало быть, полагаете, что его все же мучила совесть?
— Не знаю, право, чувствовал ли он угрызение совести при мысли о мертвой графине, — задумалась Лизавета Ивановна. — Но одно его ужасало, это точно.
— Что же?
— Невозвратная потеря тайны, от которой он ожидал обогащения.
— Благодарю вас, сударыня, за то, что вы были с нами так откровенны, — сказал Холмс, откланиваясь. — В вашем положении это было нелегко. Простите нас!
Уотсон безнадежно махнул рукой.
— Чем вы недовольны, друг мой? — полюбопытствовал Холмс.
— Тем, что мы ни на шаг не продвинулись вперед. Не станете же вы отрицать, что рассказ этой милой девушки мало что добавил к тому, что нам уже было известно.
— Как сказать, — не согласился Холмс, — кое-что все-таки добавил.
— В таком случае, может быть, вы объясните мне, что нового вы от нее узнали?
— Мы узнали, что Германн был в смятении. Внезапная смерть графини явилась для него полной неожиданностью. Виновником ее смерти он считал себя. И наконец, самое главное: он не мог примириться с мыслью, что тайну трех карт графиня навсегда унесла с собою в могилу. Все силы его души были нацелены на то, чтобы вырвать эту тайну у графини, хотя бы даже с того света…
Уотсон сразу понял, куда клонит Холмс.
— Иными словами, — сказал он, — вы намекаете на то, что явление графини — не что иное, как плод расстроенного воображения Германна?
— Во всяком случае, мы с вами не вправе отбрасывать эту версию, — заметил Холмс.
— Что же вы предлагаете?
— Я думаю, нам придется еще раз допросить главного виновника всех этих загадочных событий.
— Германна? — удивился Уотсон. — Но ведь мы с ним уже…
— Да, мы с ним уже беседовали, — кивнул Холмс. — Но на другую тему. Не разводите руками, мой дорогой, сейчас вы все поймете…
— А, это опять вы? — безучастно промолвил Германн. — Сдается мне, что вы все-таки из полиции.
— Уверяю вас, вы ошибаетесь, — заверил его Холмс. — Однако мне хотелось бы задать вам еще несколько вопросов. Даю слово джентльмена, что разговор наш и на этот раз будет сугубо конфиденциальным и не повлечет за собой никаких неприятных для вас последствий.