— Да, — не без иронии согласился Пьер. — Он был тверд. Он сказал, что военные поселения будут устроены, хотя бы пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чудова.
На лице Уотсона отразился ужас.
— И что же отвечал на это граф Аракчеев? — спросил он.
— Как верный слуга государя… — начала Анна Павловна.
— К тому же не желающий потерять свое влияние на императора… — насмешливо продолжил Пьер.
На лице Анны Павловны вновь отразилось выражение самой восторженной почтительности.
— Граф лично разработал все сметы, — сказала она, — все планы и чертежи по образцу принадлежащей ему вотчины.
— Все же я хотел бы знать, — вмешался Холмс, — из-за чего возникли беспорядки.
— Народ наш так дик и необразован, — лицемерно вздохнула Анна Павловна.
Но тут Пьеру окончательно изменила вся его выдержка.
— Ах, полно вам во всех грехах винить наш несчастный народ! — горячо заговорил он. — Будто вы не знаете, какова жизнь у этих злосчастных военных поселян. За малейшие проступки несчастные подвергаются телесным наказаниям. Система фрунтового обучения основана на побоях! В военных поселениях потребляются целые возы розог и шпицрутенов! Поселяне трудятся без устали, целые дни оставаясь под надзором начальства. Дети их более зависят от начальства, нежели от родителей, большую часть жизни своей проводя на плацу. Дочери выдаются замуж по назначению начальства!
Анна Павловна несколько раз пыталась вмешаться в этот пылкий монолог, но не так-то просто было остановить разбушевавшегося Пьера. Ей только удалось выговорить:
— Mon Deux! Что вы говорите, сударь… Впрочем, не хотите ли перейти к столу?
Но Пьер продолжал, все более и более разгорячаясь:
— Все земледельческие работы производятся по приказам начальства, а так как многие начальники несведущи в хозяйстве и обращают внимание преимущественно на фрунтовое обучение, нередко земледельческие работы начинаются несвоевременно, хлеб осыпается на корню, сено гниет от дождей. А ежели к этому добавить еще всеобщее взяточничество начальствующих лиц, начиная от офицеров… Немудрено, что возникли беспорядки!
— В чем они выразились? — полюбопытствовал Холмс.
— Поселяне Таганрогского и Чугуевского полков в Слободско-Украинском поселении отказались косить сено для казенных лошадей и долго сопротивлялись вызванным для их усмирения войскам. Беспорядки были подавлены вооруженной силою. Из трехсот тринадцати поселян, преданных суду, семьдесят были подвергнуты наказанию шпицрутенами, причем несколько человек умерло на месте. А граф Аракчеев…
На лице Анны Павловны появилось выражение самого непритворного ужаса. Однако она в совершенстве умела владеть собой.
— Умоляю вас, мсье Пьер, — нежно проворковала она, — не говорить дурно про графа… Да и весь этот разговор, я думаю, давно уже наскучил нашим милым гостям. Господа! Не хотите ли пройти к столу!
— Да, да, благодарю вас, — откликнулся не разгадавший ее истинных намерений Уотсон. — Только, с вашего позволения, еще один вопрос. Я бы хотел все-таки, чтобы вы несколько подробнее охарактеризовали нам автора этого ужасного…
— Уотсон! Выбирайте выражения! — предостерегающе заметил Холмс.
— Pardon, я хотел сказать, этого оригинального проекта, — быстро поправился Уотсон.
— Вы имеете в виду графа Аракчеева? — натянуто улыбнулась Анна Павловна. — О, это великий человек!
— Разумеется! — саркастически откликнулся Пьер. — Каким еще эпитетом можно наградить могущественного временщика, влиятельного вельможу, приближенного самого государя!
— Стыдитесь, сударь! — надменно вскинула голову Анна Павловна. — Мы любим графа Алексея Андреевича не только за то, что государь осыпал его своими милостями.
— А за что же еще? — поинтересовался Холмс.
— За его высокие душевные качества! За то, что он поистине без лести предан государю. Судите сами! Будучи влиятельнейшим вельможей, как справедливо выразился сейчас мсье Пьер, граф Аракчеев, имея орден Александра Невского, отказался от пожалованных ему орденов. От ордена святого Владимира и от ордена святого апостола Андрея Первозванного. Он изволил только оставить себе на память, — вы слышите, сударь, на память! — рескрипт на орден Андрея Первозванного. Удостоившись пожалования портрета государя, украшенного бриллиантами, граф Алексей Андреевич самый портрет оставил, а бриллианты возвратил…
— Однако ж, я надеюсь, вы не станете отрицать, — холодно заметил Пьер, — что граф Аракчеев на весь свет прославился своей жестокостью.