— Может быть так, что следующим уровнем сложности для убийцы станет нападение на полицейскую?
— Дженис, что ты имеешь в виду? — встревожено уточнил федерал.
— Мне кажется, он был сегодня в моём доме.
— Где ты сейчас?
— У дома в своей машине.
— Ты вооружена?
— Да.
— Вызови полицию!
— Уже вызвала.
— Я сейчас приеду. Скажи адрес.
С прибывшими патрульными Дженис в квартиру не пошла. Она оставалась с Эмори в машине, пока через несколько минут не спустился один из офицеров и не отчитался, что в квартире пусто.
— Замок не взломан, — добавил он.
— Я знаю. Но открыто окно.
— Да, в спальне.
Сердце пропустило удар, провалившись вниз, тяжело ударившись о среагировавший тревожной тошнотой желудок, и снова заколотилось между ребрами.
— Поднимитесь со мной и посмотрите, ничего ли не пропало.
Дженис взяла напряженно нахмурившегося Эмори на руки и пошла следом за офицером, хотя знала, что — если это действительно был тот, кого они искали — в квартире всё останется на месте. Единственным следом присутствия, который после себя оставлял убийца, было тело.
Не выпуская сына, хотя он капризно захныкал, что хотел пить и спать, Уокер прошлась по комнатам. На кухне, в примыкающей гостиной и детской всё было именно так, как утром. В её спальне осталась не заправленной кровать, на которую в спешке сборов к Фрэнку у Дженис не осталось времени. Вся техника и немногие ценные вещи вроде старого маминого кольца из белого золота и с потускневшей жемчужиной остались не тронутыми.
Чувствуя на своей спине неодобрительные взгляды патрульных, Дженис и сама постепенно начинала верить в то, что это было плодом её воображения. Она вернулась в гостиную, чтобы поблагодарить офицеров и отпустить, но её взгляд зацепился за выстроившиеся на полке под телевизором фотографии. Там был совсем маленький Эмори и постарше, в своей первой школьной форме их ясельной группы; были фотографии молодой мамы и самой Дженис. Одна из рамок оказалась пустой. За стеклом, из-под которого последние восемь лет молодая Уокер улыбалась в своей парадной форме в день выпуска из полицейской академии, была только рыжеватая задняя стенка.
— Он взял мою фотографию, — холодея от звучания этих слов, сообщила Дженис приехавшему Фернандесу.
Строгое шерстяное пальто и отутюженные брюки сменились спортивным костюмом и кроссовками с влажными грязными каплями на носках. По тому, как Рей посмотрел на неё, Уокер поняла, что врала себе. С первого же мгновенья она поняла, что убийца был здесь, и это было правдой.
Квартира — самое уютное место для них двоих с Эмори, их убежище от всех невзгод, их храм любви друг к другу — вдруг помрачнела и показалась чужой.
— Я не хочу здесь оставаться, — призналась Дженис. Фернандес кивнул.
— И тебе нельзя здесь оставаться, — добавил он. — Тебе есть где переночевать?
Она покачала головой. Единственный, кто — довольно относительно — был у неё в Филадельфии, Блэнкеншип, всё ещё не вернулся из командировки. Да и он мог дать кров только Эмори. У самой Дженис другого места, куда могла бы вернуться будто домой, не было.
Федерал, чертов психиатр — раз увидел и всё понял, не стал ждать от неё ответа и продолжил:
— В моём номере есть свободная кровать.
Эмори постепенно отключался на её онемевших от его тяжести руках. Сегодняшний день до предела вымотал и его, и саму Уокер. У неё не было сил строить из себя холодную недотрогу — в конечном счете, они постепенно сработались; как не было сил искать им свободную комнату в каком-нибудь отеле. Да и оставаться одной ей было очень боязно.
— Я только соберу нужные вещи, — ответила Дженис.
— А я пока вызову криминалистов. Пусть поищут какие-нибудь следы.
========== Глава 18. И от дома остается пепел. ==========
Рей проснулся от неразборчивого шепота у себя над головой. Он открыл глаза и увидел сидящего рядом с ним кучерявого мальчишку в ярко-желтой пижаме с пластмассовой фигуркой воина-самурая в руках. Ребенок вращал игрушку так, будто самурай делал сальто и взмахивал своей катаной, и тихо себе под нос что-то шептал. Почти насвистывал.
Фернандес посмотрел на соседнюю кровать. Из-под высоко натянутого одеяла виднелись только рассыпавшиеся по подушке русые волосы.
— Пливец, — сказал мальчишка, обернувшись, когда Рей зашевелился.
— Привет.
— Как тебя зовут?
— Рей, — сообщил Фернандес и вытянул из-под одеяла руку, предлагая открытую ладонь для пожатия. Мальчик деловито положил в неё свою ручонку и повторил:
— Лей. Меня зовут Эмоли. А это, — он указал зажатым в руке самураем на соседнюю кровать. — Моя мама — Дзенис.
Фернандес засмеялся. Лицо ребенка было удивительным соединением пухлых щек и острого подбородка, у него была копна контрастно темных по сравнению с Уокер вьющихся волос и пара каштановых глаз.
— Я знаю твою маму, — кивнул Рей. — И тебя уже пару раз встречал.
— Ты тут зивес? — оглянувшись, поинтересовался Эмори. А когда Рей снова утвердительно качнул головой, серьезно продолжил: — У тебя осень тесно. И нет кухни.
— Это ты точно подметил.
— А ты тепель вместо папы?
С соседней кровати раздалась вспышка хриплого смеха. Дженис Уокер столкнула с себя одеяло, подняла к потолку руки, а затем ладонями накрыла лицо. И в них простонала:
— О Боже, Эмори!
— Нет, — ответил Рей, потому что Эмори продолжал на него выжидательно смотреть. И мальчишка тряхнул головой.
— Это холосо. Потому сто мой папа самый луцсый.
— Ага, — невнятно подтвердила Дженис, свешивая к полу ноги. Длинные, по-спортивному подтянутые, Фернандес поймал свой взгляд на их светлой гладкой коже и спешно отвёл глаза.
— Ты мамин длуг? — не унимался Эмори.
— Нет, — повторил Фернандес.
— Тогда посему мы у тебя спим?
Дженис расхохоталась и встала.
— Ну всё, вы двое перешли к слишком личному, — заявила она и сгребла сына в охапку. Тот стал извиваться, болтая на весу босыми ногами, ударяя пятками в обнажившиеся из-под длинной футболки бедра Дженис. Она обвила Эмори одной рукой, а второй ущипнула его за бок.
— Так, успокой свои конечности! — Наигранно строгим тоном приказала она. А Эмори в ответ только оглушительно тонко взвизгнул и через смех закричал:
— Ой, лука-кесня!
Уокер унесла его в небольшой коридорчик, щелкнула включателем света и вошла в ванную. Из крана потекла вода, приглушая их голоса.
Рей сел в постели и оглянулся. Его номер будто стал теснее. Стул и письменный стол, которые он держал пустыми, оказались занятыми вещами Дженис и её ребенка. Даже на полу между кроватей валялась пара маленьких полосатых носков. Подавшись первому инстинктивному позыву, Фернандес наклонился, чтобы их поднять, но одернул себя. Возможно, это всё же было обсессивным расстройством.
Он встал, вытянул в стороны руки и прогнул спину до побежавшего по суставам хруста, до приятного натяжения в мышцах живота.
Дверь ванны открылась и оттуда донеслось пронзительное:
— Нет, я сам. Сам!
Дженис вышла в коридор, поднимая в воздух руки и повторяя:
— Ой да ладно-ладно.
Эмори, с торчащей из угла рта рукоятью зубной щетки, толкнул за ней дверь. Та захлопнулась. Дженис Уокер сжала кулаки на краях своей растянутой футболки и потянула их вниз. Она подняла на Рея взгляд и открыла рот, готовясь что-то сказать, но в дверь номера с силой постучали.
Фернандес привычно потянулся к ручке — в двери стоял магнитный замок, легко открываемый изнутри, но не отпираемый без карточки-ключа снаружи. И заметил, что защелка, которой он не пользовался, оказалась закрытой. Он оглянулся на Дженис, заслонявшую своей спиной вход в ванную. Она встретила его взгляд.
— Всё хорошо, — проговорил Фернандес. — Спокойно.
И открыл дверь.
Из темного отельного коридора сначала донесся голос:
— Ты не смеешь бросать трубку, тебе понятно?!
И только затем Рей смог рассмотреть злобно наморщившую лоб Пилар. То, что надвигалась буря, он всегда мог понять по тому, что она переходила на испанский. Он был женат на ней без малого двадцать лет и успел изучить каждую интонацию слишком хорошо, чтобы не понимать, что сейчас разразится скандал. Он предполагал, что тот рано или поздно случится, — по телефону или при встрече — но не мог представить, что Пилар приедет для этого из Вашингтона. Прежде она крайне редко приезжала к нему в командировки.