Самым горячим, невыносимым сосредоточием боли была вся нижняя часть туловища. Дженис предпочитала не думать о том, почему так ныло внизу живота. Избегала открывать глаза и перестала пытаться с ним заговорить. Чтобы он ни отвечал, как бы ласково её ни называл, она постепенно была вынуждена прийти к осознанию, — неожиданно принесшему некоторую долю облегчения — что ей не выжить. С этим пришло и весьма трезвое понимание: сдаться без боя она всё равно не может. Ей нужно утянуть этого ублюдка с собой, оставить на себе какой-то его след, дать лейтенанту и Рею безапелляционную улику.
— Мне тебя подарили, знаешь? — говорил он ей прямо в ухо. Он опускался к ней очень низко, и Уокер стремилась его укусить — надеялась, что сможет сжать челюсти так крепко и не поддаться, чтобы он ей ни делал, пока не прокусит до крови или не отгрызет кусок его плоти. Но из-за того, как часто и сильно он её придушивал, горло полыхало огнём. Шея — раз она была ещё жива — пока не была сломана, но поднять голову у Дженис не получалось. — Сама судьба привела тебя ко мне. Ты особенная. О да, ты совершенно особенная. С тобой всё будет иначе.
И Дженис предпочитала ему верить. С ней всё должно быть иначе. Она должна стать последней, после которой его будет ждать только электрический стул.
Но какая бы злость не тлела глубоко внутри в промежутках полного возвращения в сознание, непреодолимой преградой оставалась боль и сильная слабость. Уокер потеряла счёт времени, но по тому, какими невыполнимыми были даже малейшие телодвижения, какой мокрой под ней была кровать, как замедлялся, безусловно, тоже уставая, её мучитель, она понимала, что пробыла тут довольно давно.
— Ты моя, — приговаривал он, снова стискивая вокруг её шеи пальцы. — Ты моя самая любимая. Никто никогда не будет лучше тебя. Знаешь, мне даже немного жаль, что ты уже моя. Мечтать о тебе было очень приятно. Но ты намного лучше, чем эти мечты…
Голос его сначала становился глухим, потом отдалялся, потом почти растворялся в усиливающейся неспокойной пульсации в её ушах и, наконец, исчезал полностью.
Эти мгновения перед полным беспамятством были самыми лучшими — боль уходила, но сохранялась трезвость мысли. А затем всё поглощала темнота. Пару раз Дженис казалось, что из этой темноты её к себе манила рука. Очень знакомая рука с узкой ладонью и длинными гибкими пальцами. Мама? Уокер надеялась, это действительно была она. Надеялась, она заберёт её туда же, куда сама ушла много лет назад. И что там нет боли. И нет этого голоса. И этого ощущения горькой обречённости тоже нет.
***
У него появились имя и адрес — Дайна Моррис, Эри-Авеню, 301. Это оказался довольно обветшалый дом середины прошлого века с характерными узкими коридорами, длинными и темными, будто тоннель со слабым свечением в конце — маленьким окошком. За дверью нужной квартиры довольно долго не происходило никакого шевеления, но когда Рей Фернандес заколотил ногой, наконец послышался сонный голос:
— Иду, проклятье. Иду!
Дайна Моррис оказалась женщиной трудноопределимых лет со спутанными черными волосами и заспанными глазами. Она зевнула в кулак, рассматривая удостоверение Рея, и равнодушно спросила:
— Ну и?
— Это Ваш автомобиль? — он показал ей распечатку с камеры «Олд Сити Кофи». Ей пришлось сощуриться и наклониться вперёд, чтобы рассмотреть. А когда она подняла взгляд, лицо её переменилось.
— Так и знала, — выговорила она, прищелкнув языком. — Что он натворил?
— Кто «он», мисс Моррис?
— Найджел… Найджел Стивенсон.
Фернандес показал ей следующую распечатку, на которой максимально увеличил пойманное в очереди лицо выбившего из рук Дженис кофе прохожего.
— Это он, мисс Моррис?
— Ага. А кто эта девка рядом с ним?
В руке Рея воспламенилось непреодолимое сильное желание ударить её за это «девка». Он удивился. Прежде он крайне редко замечал за собой подобное. В последний раз, наверное, итогом так вспыхнувшего гнева стала нетрезвая драка в студенческие годы ещё до встречи с Пилар.
— Где я могу найти Найджела?
— Да если бы я знала, — скрестив руки на груди, проговорила она таким же тоном, которым обычно начинала ссоры его жена. — Он носится по городу каждый божий день.
— И всё-таки подумайте.
— Ну, не знаю. Может, застанете его в центре Фелтонвиль-Хауз.
— Что это за место?
— Реабилитационный центр для только что освобождённых из тюрем.
Вернувшись в машину, Фернандес позвонил лейтенанту. Он не знал, что было известно Фрэнку Линчу, — передали ему о найденной машине, доложили о действиях самого Рея или нет — но сам пока решил ничего не говорить. Он не был уверен в своих подозрениях. Сначала ему нужно было их проверить. Его интересовал Найджел Стивенсон, и он продиктовал его имя лейтенанту, тот какое-то время молчал в трубку, пока загружалась база, а затем протяжно присвистнул.
— У него два привода за проникновение и грабёж, в юности также привлекался за неподобающее поведение, но обвинение сняли. Последний срок отсидел в тюрьме строгого режима штата Пенсильвания, решением суда был распределен в реабилитационный центр в Филадельфии в середине октября.
Всё подходило. Время — Стивенсону потребовалось несколько недель, чтобы адаптироваться, и в ноябре начались убийства. Повадки — проникновение в дом и неподобающее поведение, что бы это ни означало.
— Есть какие-то детали преступлений?
— Нет. Но я могу запросить у полицейского управления Тампы его дело.
— Тампа? — переспросил Рей.
— Да, он из Флориды.
И это тоже было весьма точным совпадением: они с Дженис не нашли никаких похожих дел за минувшие года, потому что преступник мог сейчас впервые оказаться в Филадельфии.
— Сэр, мне нужно личное дело Стивенсона. А ещё нужно узнать у полиции Флориды — и Тампы в частности — были ли у них в промежутках между отсидками Найджела или перед ними случаи изнасилований, проникновений и изнасилований или убийств, вроде наших.
Лейтенант ответил, что это займёт некоторое время и отключился. Рей спрятал телефон, положил руки на руль и опустил в них взгляд. Пальцы мелко подрагивали.
Дженис пропала при странных обстоятельствах, незадолго до своего исчезновения оказавшись в компании подпадающего под профиль искомого ими серийного убийцы-рецидивиста. Что ещё ему было нужно, чтобы перестать сомневаться и начать действовать активнее? Избавиться от сковывающего его изнутри страха, настолько сильного, что он мешал поверить. Не могло так случиться, что под удар снова попала одна из своих. Не могла это быть именно Дженис. Не мог он снова так фатально ошибиться.
Семь лет назад он едва знал ту девчонку — однажды виделся с ней вскользь на общем собрании перед началом операции, а в следующий раз уже смотрел на неё на холодном столе патологоанатома. Сейчас же Уокер стала для него кем-то по-настоящему близким. Рей знал её, знал её сына, знал её смех и её страхи, знал её смелость переступать через страхи и пытаться обернуть их своим оружием. Рей знал, как выглядело её лицо, когда она спала, как ощущалась теплой тяжестью на плече её голова, как крепко её пальцы переплетались с его, какой бойкой она была. Какой симпатичной — как очень давно никто другой — она была ему.
А ещё он знал, что в её квартиру кто-то пробрался. Кто-то проявивший к Дженис весьма интимный интерес — украденное фото было ярким сигналом этого. Кто-то, умело забирающийся в жилища через окна. И ничего не сделал.
***
Найджел выглянул в окно. Снаружи давно наступило позднее утро, а он, увлеченный, и не заметил. Время с Дженис будто остановилось, и это было великолепно, но забывать о нём вовсе было опасно. Ведь рано или поздно кто-то о ней спохватится, а ему очень не хотелось снова быть пойманным.
Он оглянулся. Дженис была безмятежной. Тонкий светлый силуэт на смятой постели. Найджел запомнит её такой — отдавшейся ему до остатка, спящей, красивой.
Он сильно рисковал. Не надел перчатки, не воспользовался презервативом, но Дженис была этого достойна. Так было честно, она должна была чувствовать его так же отчетливо, как он чувствовал её. Он значительно отступил от своего привычного поведения. Всё, что касалось Дженис, произошло абсолютно по-новому. И то, что он всё ещё был с ней, тоже было непривычным. Он даже ощущал накатывающую усталость. Как бы сильно ему ни хотелось растянуть это, пора было заканчивать.