Найджел Стивенсон — ему хватило одного короткого взгляда прямо в лицо, чтобы узнать — нависал над ним, и Рею пришлось перекатиться на лопатки и затылок, чтобы поднять ноги и попытаться подрезать Найджела. Но места было мало — с двух сторон стены, с третьей кровать; всё, что ниже рёбер отзывалось на команды мозга заторможено и вяло. Стивенсон наклонился, коленями почти падая на Рея, и замахнулся в голову. Фернандес накрыл лицо руками, но несколько толчков пробили эту защиту, и на скулу опустился тяжелый удар, тошнотворной вибрацией отдался внутри черепа и по инерции опрокинул затылок Фернандеса на пол. На долю секунды всё потемнело. Руки безвольно упали. Рей едва удерживался в сознании.
Под ладонями был холодный дощатый пол, мягкий край его отвернувшегося пальто, под тканью что-то плоское и твёрдое. Фернандес пошарил рукой, и пальцы натолкнулись на липкую рукоять ножниц. Вот чем Найджел его ударил.
Сжав ножницы, Рей вскинул руку и вогнал их в бедро Найджела на всю длину лезвий. Тот оглушительно взвыл.
— Ах ты поганый латинос! — Прокричал он и снова навалился. Его колени врезались в живот Рея, выталкивая из него весь воздух и шаткое совладание с болью. Найджел выхватил из ноги ножницы и стал беспорядочно замахиваться, Фернандес пытался перехватывать и отталкивать его руки, но несколько раз пропускал, и тогда по коже головы под волосами и вдоль уха вспыхивала, пенилась боль.
Сколько времени прошло, Рей не знал, и как справиться с превосходящим его в весе, безумии и умении Найджелом, тоже. Он пытался прислушаться к улице за распахнутым окном, но спасительной сирены всё не доносилось. Может, он в спешке назвал не тот адрес? Может, диспетчер его не поняла? Может, следовало позвонить лейтенанту напрямую?
Эти сомнения ядовито роились в его гудящей голове, они отбирали у него силы и концентрацию, он пропускал вооруженную окровавленными ножницами руку Найджела к своему лицу всё чаще. По щеке и уху уже струился горячий поток. Боль в боку превратилась в мертвую тяжесть. Рей с некоторым отвлечением понял, что начинал сдаваться.
Но что-то произошло. Он не сразу понял, почему Стивенсон отбросил ножницы и выпрямился, а затем увидел, что Дженис Уокер накинула ему на шею белый провод и, отчаянно сжимая, повисла за его спиной. Найджел попятился, то замахиваясь рукой назад, чтобы оттолкнуть Дженис, то пытаясь протиснуть пальцы под петлю. Он зарычал, разогнался и отбежал к стене, спиной впечатывая в неё Дженис. Та, едва в сознании, с ползущей по её ногам густой кровью, выпустила удавку и упала. Найджел раздраженно сдернул с шеи шнур и шагнул вперёд, но в образовавшейся паузе Рей успел приподняться, пошарить рукой по кровати и найти в складках ткани свой пистолет.
Он судорожно выстрелил, скользящим в крови пальцем вжав спусковой крючок, но подумал, что промахнулся. Стивенсон удивлённо округлил глаза и сделал ещё один порывистый шаг, и только потом упал.
— Дженис… — слабо позвал Рей, пытаясь подтянуться на руках, уцепившись за край постели, но ноги почти не поддавались. — Дженис!
Он едва поднялся на колени и с трудом переполз через Найджела Стивенсона. Пол, простреленная грудь, его собственные перепачканные красным руки, тянущаяся с его головы вниз скользкая нить — всё вращалось в безумной центрифуге, лишающей его опоры. Фернандесу казалось, что противоположная стена спальни была недостижимой. Сколько бы усилий он ни прикладывал, она не приближалась. Но вот рядом с его пальцами возник обмякший белый кулак.
— Дженис…
Рей повалился рядом с ней, придвинулся к ней так близко, как только мог заставить своё сопротивляющееся тело. Последние силы он потратил на то, чтобы поднять онемевшую, потяжелевшую руку и обнять её.
========== Глава 24. Темнее всего перед рассветом. ==========
— Вы что, совсем рехнулись?
От сильных болеутоляющих, вводимых просто в вену через массивный катетер в сгибе локтя, мешающий ей спать и остро царапающий её при каждом движении, Дженис странно ощущала собственную голову. Та была какой-то пустой и гулкой, слова медсестёр отдавались в ней эхом, редкие мысли терялись, не возникало никаких эмоций кроме растерянности.
Но заявившиеся в её палату сотрудники отдела внутренних расследований ФБР смогли пробудить в ней злость.
— Мы просто выполняем свою работу, детектив, — сухо возразил один из них — одинаковые темные костюмы, высоко застегнутые рубашки, отрешенные лица, будто пластиковые маски.
— Выполняете свою работу?! Рей лежит в реанимации без печени и с пробитой насквозь головой, а вы двое смеете заявляться сюда и спрашивать насчёт убийства сучьего Найджела Стивенсона? Да вы сначала дождитесь, выживет ли сам Рей!
— Детектив, — растягивая это слово с неприятной интонацией снисходительного терпения, проговорил один из агентов. — Мы понимаем, Вам непросто. Но расследование произойдёт так или иначе и…
— Ни черта вы не понимаете!
— И будет суд, — упрямо продолжал федерал. — Учитывая обстоятельства, вероятнее всего, приговор будет оправдательным. Это была самозащита. Но мы обязаны сначала это выяснить.
Их фигуры задрожали и стерлись, вымытые из поля зрения Дженис подступившими слезами.
— Вон, — выдохнула она слабо.
— Мы ещё вернемся.
— Уходите.
— Но знаете, детектив. А ведь неопровержимых улик, связывающих Найджела Стивенсона с четырьмя жертвами, Вы с Фернандесом так и не нашли.
— Вон! — заревела она на пределе возможностей своего саднящего горла. И голос её, или это был писк приборов, или напряженные сосуды в голове, зазвенели в её ушах надрывным тревожным набатом. На этот зов прибежали две медсестры, заставили её лечь и просто в катетер воткнули какой-то новый, неприятно холодящий шприц.
— Дайте мне телефон, — проговорила она, чувствуя, как немеют язык и губы.
— Вам надо отдохнуть, детектив.
— Дайте. Мне. Телефон.
Дженис отчетливо не знала почему, — наверное, ещё не верила, что всё действительно закончилось — но запретила Блэнкеншипу привозить Эмори обратно в Филадельфию. И пресекала его вопросы, почему, ведь убийца убит, ведь теперь всё нормально. Для неё всё было максимально далеко от нормального, но объяснять это Блэнкеншипу она не хотела. Как избегала и Фрэнка. Вообще ни с кем не общалась кроме коротких бесед с радующимся своим неожиданным каникулам сыном. А ещё каждый день просила отвезти её к Фернандесу.
И в кресле-каталке долго сидела возле его койки в едва нарушаемой гулом приборов тишине интенсивной терапии, накрыв его испещренную порезами руку, всматриваясь в перебинтованное лицо под кислородной трубкой. К Рею она сбегала от психолога, подосланного ей то ли врачом, то ли лейтенантом, от порой заглядывающих в палату пронырливых журналистов; рядом с ним искала спасения от тяжелых воспоминаний.
Фернандес был молчаливее, чем обычно, не пахнул древесно-мятным дезодорантом, а остро разил медикаментами, не буравил её внимательным взглядом своих глаз-угольков, был не здесь. И одновременно вроде с ней.
Вечером после ухода федералов, Дженис снова обратилась к медсестре с просьбой отвезти в реанимацию. Та находилась двумя этажами выше, и медсестра отвезла каталку к лифту, нажала на кнопку и уткнулась в экран своего телефона в ожидании кабины. А когда та приехала и двери разомкнулись, подтолкнула кресло вперёд, но Дженис вскрикнула:
— Стойте!
В лифте были трое: женщина, чьё лицо показалось Уокер призрачно знакомым, и двое подростков.