— У него кишка тонка, — бросил сидевший через проход от Дженис детектив. — Я слышал, этот ваш парень блеванул на допросе. Был бы это он, обделал бы всё и на месте преступления.
Но для Уокер это не было доказательством его невиновности. Паркер мог действовать в состоянии аффекта, под влиянием наркотиков или алкоголя. Мог довольно точно играть испуг и отвращение, или просто в день ареста страдать от пищевого отравления.
Дженис никогда не стремилась к статистике раскрываемости ради самих показателей. Ей претила мысль, — и такого рода сомнения часто лишали её сна — что по её вине мог пострадать невиновный. Ей пока везло избежать спорных судебных приговоров, где жюри выносили обвинительный приговор, основываясь лишь на догадках и слабых доказательствах. Каждый посаженный Дженис убийца или признавался в содеянном сам или был осужден на основе надежных улик.
Оливер Паркер оставался в слепой зоне между отрицанием своей вины и всяким отсутствием вещдоков. А главное, Уокер никак не могла понять его мотив. То, как убили Сандру Чейз, — изнасилование и удушение — в плоскости своей формулировки говорили о страстном и интимном. Но то, как на самом деле методично, холодно и долго это делали, придавало убийству оттенок жестокой расчетливости. К тому же, преступник не оставил никаких следов, ничего не украл, почти ничего в квартире не повредил и даже орудием убийства использовал подручное средство из спальни. Ему либо очень повезло, во что верилось с трудом. Либо он был в себе уверен, опытен и спокоен.
— Я запрошу данные по насильникам, — со вздохом проговорила она, и Фрэнк Линч одобрительно закивал.
— Паркера выпустишь?
— Пусть посидит до утра.
Подавляющее большинство пойманных ею убийц признавались сами. Некоторые приходили в участок с поличным, некоторых арестовывали во время их судорожной попытки скрыться. Преимущественно они совершали грязные бытовые убийства ножами, битами, надбитыми бутылками или хранящимся в доме оружием. Всё вокруг себя помечали собственными отпечатками пальцев, слюной и даже кровью. Эти дела были быстрыми и относительно простыми к раскрытию, но несущими темную мораль о том, насколько опасными и зверски жестокими могли быть самые близкие люди. Сыновья убивали родителей, мужья — жен и наоборот. В каждом из этих случаев был ясный мотив, и отталкиваясь именно от почему и как, Дженис находила, кто совершил убийство.
Чаще всего мотив был в личных взаимоотношениях между жертвой и убийцей: денежная выгода, гнев, ревность. Если же он отсутствовал, под подозрением мог оказаться кто угодно. Прямая связь между убитым и убившим обрывалась. Жертва становилась случайно выпавшим жребием. Убийца оказывался непредсказуемым, а оттого неуловимым. С такими Дженис ещё не приходилось сталкиваться. Она надеялась, что и в этот раз не придется, что она просто пока не рассмотрела чего-то значимого.
***
— Не кури здесь, — сказала Дайна, оглядываясь поверх плеча.
Это впервые он оказался в небольшом сарайчике на заднем дворе, где хранились инструменты и непортящиеся запасы бытовой химии. Внутри было много коробок, сложенных в плоские листы и объемными стопками прислоненные к стенам и полкам. Стояли большие пластиковые ведра с краской и целые батареи бутылок с дешевым средством для стирки, от которого отдавало химически-складкой отдушкой от постели и полотенец.
Он остановился на пороге и раскуривал сигарету, пока Дайна доставала из коробок упаковки туалетной бумаги и расталкивала по свободным щелям на полках. Ему сложно было понять, сколько Дайне лет. У неё было ровно подстриженное и всегда тщательно, очень гладко уложенное, будто пластиковая насадка на голову, каре. Волосы были густого черного цвета, ровная челка скрывала лоб и брови, оттеняя выглядывающие из-под неё серые глаза. В носу взблескивала золотая пуговка пирсинга. Кожа была неровной, со старыми рубцами, похожими на наркоманские язвы, а над верхней губой белесой линией тянулся шрам. Она предпочитала носить кроссовки, плотные темные джинсы и затертые толстовки. Из-под их воротников иногда показывались потускневшие завитки татуировки.
— Как давно ты здесь? — спросил он, послушно делая шаг наружу и сопровождая его долгой, глубокой затяжкой.
— Давно, — уклончиво ответила Дайна.
— Ты когда-то была в самой программе?
Она резко обернулась, концентрируя на нём невеселый взгляд, и сухо сообщила:
— Я никогда не сидела.
— В тюрьме — нет. Но на игле — да.
— Что ты хочешь?! — вспылила она, и он улыбнулся, смягчая тон:
— Узнать тебя.
Повисла пауза, в которой он мог услышать тихое потрескивание жара в кончике своей сигареты. Дайна смотрела на него вполоборота, её руки замерли над коробкой. Очень тихо она спросила:
— А ты мне расскажешь о себе?
— Всё, о чем ты спросишь.
========== Глава 6. Связь и её отсутствие. ==========
— Нет! Дай сюда. Дай сюда ногу! — давясь смехом, проговорила Дженис, пытаясь ухватить выворачивающуюся маленькую стопу в полосатых носках. Эмори валялся на полу своей комнаты, заливисто хохоча и извиваясь так, чтобы не дать себя обуть. А Уокер сидела рядом, с кроссовком в одной руке и второй взмахивая в воздухе.
— Перестань. Нам пора идти. Ну, Эмори!
Он перекатился со спины, встал на четвереньки и торопливо пополз в дальний угол, продолжая тонко подвывать от упоения.
— Эмори, — серьезно проговорила Уокер, наблюдая за его отдаляющейся маленькой попой в растянутых спортивных штанах. — Сейчас я позову руку-клешню и тебе не поздоровиться!
— Не-е-ет! Лука-кесня! — взвизгнул Эмори, развернулся и пополз к двери. А добравшись до порога, встал прямо и побежал, повторяя всё громче и пискливее: — Кесня. Кесня!
Дженис отставила кроссовок и упала на пол. Когда Эмори был грудным, ей наивно казалось, что, стоит тому немного подрасти, и ей станет легче, руки станут свободными, он не будет нуждаться в ней сутки напролет. Но происходило всё совершенно наоборот. Он занимал собой всё её внимание, время и пространство.
Чем взрослее и активнее он становился, тем изворотливее Дженис приходилось быть, чтобы всё успеть. Если раньше, чтобы собраться на работу, ей самой требовалось около часа, то с появлением Эмори, необходимостью его покормить, перепеленать и уложить спать снова, это стало занимать два часа. А теперь, чтобы успеть к назначенному времени хоть куда-нибудь, Дженис приходилось начинать готовиться за три часа до выхода. Сначала она полностью собиралась сама, на что тратила считанные минуты, и всё оставшееся время оставляла Эмори, чтобы он вот так убегал от неё по утрам.
Она закрыла глаза, прислушиваясь к топоту полосатых ног в гостиной и примыкающей кухне. Ранние сборы означали ранние подъемы, но ложилась Дженис по-прежнему поздно. А потому сейчас, лежа на мягком ковровом покрытии детской, ощущала стремительно набегающую на неё дремоту.
— Эмори, пожалуйста. Мама опоздает на работу, — со слабой надеждой проговорила Уокер не столько, чтобы договориться с сыном, сколько для того, чтобы не уснуть.
Она пообещала себе несколько минут, чтобы самой побыть в тишине и дать Эмори немного успокоиться перед очередной попыткой одеться, но как только она удобно примостила голову на сгиб локтя, в кармане джинсов зазвонил мобильный.
— Слушай, Уокер. Меня тут вызвали на труп, — без приветствия и малейших пауз заговорил один из её коллег-детективов. — Но вот так навскидку всё тут кажется похожим на твоё дело недельной давности. Подъедешь?
Дженис резко села. На пороге комнаты возник Эмори, но шаловливая улыбка помрачнела и сползла с его лица, когда он сосредоточил взгляд на матери. Она коротко кашлянула.
— Поясни.
— Тут молодая женщина. Похоже, изнасилованная и удушенная, как твоя субботняя жертва.
— Говори адрес.
Мало что могло по-настоящему задеть Дженис Уокер за живое. Она не была ни брезгливой, ни пугливой, но густой трупный запах после нескольких дней разложения каждый раз прошибал её до тошноты.