2
Алонов тщательно вытер острый клинок о полу своей зеленой суконной куртки и вложил нож в глубокие, мягкие ножны, висевшие на поясе. Подняв ружье, он обогнул кусты. Постоял, посмотрел, стараясь различить рощу. Что это? Ему показалось, что он видит светлое пятнышко в черном сгустке мрака. Да, глаза не ошиблись. Маленькое пятнышко - не больше ладони. Мигнуло, закрылось, явилось опять, стало ярче и больше. Вывод был прост и очевиден: враги зажгли костер в глубине рощи, на той полянке, и не спят. Свет стал еще ярче. Очевидно кто-то подбросил топлива, поправил костер. Уже поздно. Значит, кто-то один сторожит остальных. Жажда мучительнее и настойчивее голода, но и голод давал о себе знать. Конечно, Алонов не стал бы есть сырую птицу, а сварить ее или поджарить было не на чем. Но он вспомнил о своих куропатках и пошел к месту, где они лежали. У него была отличная зрительная память - он мог бы нарисовать это место и птиц; обшарив все руками, он убедился, что дичи нет. Пока он хоронил Дымку, кто-то украл его куропаток. Алонов живо представил себе, как, мучимый страхом перед человеком и неотвратимо притягиваемый запахом птицы и крови, волк отважился проскользнуть к кустам в нескольких шагах за спиной человека и унести птиц. Своеобразная месть тому, кто отогнал зверей от берлоги... Что же... Алонова томила жажда, и сейчас куропатки были ему не нужны. Потеря его не огорчила. Подумав, а может быть, и поколебавшись несколько минут, он взял ружье под мышку и направился к роще. Он избрал не прямой путь, а лощинку, по которой вчера вернулся к кустам. Пора сказать, что Алонов довольно хорошо знал и рощу, и тот кусок степи, который ее окружал, - ведь он находился в этих местах уже шестые сутки. И был он здесь не случайным искателем одиночества и отдыха, и не охота была его целью. Здешняя местность уже получила в его представлении деловую оценку. В шести километрах к югу от железнодорожного разъезда, где Алонов высадился, расположена деревня Скворцовка. Это первое и последнее поселение к югу от линии в этих местах, а дальше - больше чем на двести километров - залегло пространство, не тронутое человеком, пустое. Поселений нет, так как эти земли издавна считались неудобными для поселения. Много солончаков; рек или ручьев нет совсем. Из недальней пустыни сюда тянутся языки песков. Колодцев рыть нельзя. То есть рыть-то можно, но без толку - все равно вода негодная, так как грунтовые воды соленые. Правда, еще дальше к югу недавно прошел большой канал. Но орошение этой территории не предусмотрено государственными планами - здесь земли не ценные. В областных организациях есть наметки планов местного обводнения; все это пока только предположения - "в перспективах". Правда, земледелие - это одно, а животноводство - дело совсем другое. За последние два года в совхозе, где работал Алонов, сильно возросло поголовье скота. Было это связано с общеизвестными решениями... Но возникала угроза дальнейшему росту - очевидная уже нехватка пастбищ. Окруженному колхозными полями совхозу некуда было расширяться. В иных местах можно было бы ограничиться увеличением кормовых посевов. Но если не так далеко найдутся еще свободные степи? Потому-то Алонов и оказался здесь. Его командировали поискать подходящие вольные места для организации филиалов. Разведочно-изыскательская "партия" Алонова состояла из него одного. Отсюда до совхоза по-степному близко около трехсот километров. Алонов присмотрел вполне подходящие пастбища. С водой дела оказались куда сложнее, но и тут напросилось простое, а следовательно, и реальное решение. Оно, это вполне конкретное решение, уже оформилось вчера, перед самой нечаянной встречей с этими людьми, с врагами... А сейчас, ночью, Алонов крался к роще, которую он привык уже считать "своей", крался медленно, беззвучно. Приблизившись к опушке, он стал еще осторожнее. При каждом шаге Алонов опускал ногу так, чтобы через мягкую кожу подошвы ощутить сопротивление, которое встретит ступня. Убедившись, что нет сухой, гнилой ветки (а их так много в этих рощах), он ставил ногу и переносил тяжесть тела. Не должен зашелестеть ни один лист - уж очень тихая стоит ночь. В кустах подлеска Алонов двигался так бесшумно, как можно идти в стоячей воде. Ведь в воде расходятся круги, а здесь листва мягко расступалась перед человеком и смыкалась за ним, ничем его не выдавая. Ночь, земля, кусты, листья, тишина - все вели себя как друзья того, кто умеет владеть собой и не обижает природу грубой торопливостью. Роща была невелика, и скоро Алонов уже различал очертания пламени костра. Языки поднимались высоко, пахнуло горячим дымом. Ближе и ближе подходил Алонов. Остановился не дальше чем в двух десятках шагов. Он отлично знал это место. Как он и думал, враги расположились именно на "его" поляне. Чуть дальше и левее лежало болотце, вода... Алонов замер. Ему казалось, что он слышит, как бьется его сердце. Никого из людей, которые должны быль быть очень близко, он не видел, а подходить ближе не смел. Несомненно, все лежат и спят. Спят? Нет, недавно кто-то подкладывал дрова в костер... Алонову остро, нестерпимо захотелось пить Мутная вода мелкого болота со вкусом прели, гнилого дерева и листьев показалась ему такой заманчивой, вкусной. Никакого обдуманного плана у Алонова не было - он хотел лишь поближе взглянуть на этих людей и, быть может, как-то понять, кто они. Вдруг он услышал голос, не хриплый и сонный, а весьма отчетливый: - Эй, ты! Заснул?! Слова выговаривались так ясно, что вызывали мысль о языке, который выталкивал их. Говоривший закончил ругательством. Ему тут же откликнулся другой голос: - Ничего подобного. И не думал я спать... Сказано это было с каким-то нетерпеливым, нагловатым возражением, едва ли не с вызовом. - Спал, каналья, не лги! - возразил первый голос. - И только дураки возражают против очевидности! Второй голос ответил с обидой, но сбавив тон: - Да, право же, говорю вам, не спал. Так, голову опустил, задумался. А вы сразу придираетесь к Саньке. А коль и задремал бы чуток?.. Первый пробормотал нечто невнятное, но вызвавшее дальнейшие оправдания:
- И напрасно вы ругаетесь. Тот парень давно подох, его волки уже растаскали. Здесь волков много, знаю... Голову даю на отсечение - я ему здорово влепил. - "Влепил"! - передразнил первый голос. - Эх вы, призовые стрелки! С твоими пулями под шкурой твой парень, как говорится, сумел и сам спустить курок. Второй голос отвечал, все более приобретая уверенность: - Вот вы не охотник - не знаете. А бывает, что насмерть битая коза - что коза, заяц! - уходит полным ходом на несколько километров, прежде чем ляжет. А человек - он живучий... Да и сами вы сказали, что, останься он живой, все равно - порядок, будет молчать, потому что... - Довольно болтовни! - резко оборвал первый. И второй покорно смолк. Между огнем и Алоновым возникли очертания человеческой фигуры. На какую-то долю секунды мелькнул тяжелый профиль бритого лица. Человек был между костром и Алоновым, что не дало возможности как следует увидеть его. Человек повернулся к Алонову и, раздвигая кусты, приблизился на несколько шагов. Алонов не успел сообразить, что делать, а человек уже остановился. Алонов не шевелился. Он знал: единственное, что его может выдать, - это движение. Человек, ослепленный ярким огнем костра, ничего не сможет рассмотреть, тем более глядя в темноту. Он случайно избрал это направление - в сторону Алонова. И все же сердце Алонова сжалось. Зевая и что-то ворча, человек остановился шагах в десяти от Алонова. Алонову казалось, что это тот низкорослый, сильный мужчина, который распоряжался на опушке. А у костра ходил взад и вперед кто-то высокий. Низкорослый вернулся к костру, выругал комаров, лег. Часовой продолжал мелькать перед костром. Минуты шли. Вскоре исчез и часовой - присел или лег, пренебрегая приказом. Алонов мог бы подойти еще ближе, разглядеть лежащих, даже пристрелить по крайней мере двоих. Из темноты на свет так хорошо целиться!.. Но на такое нападение Алонов был не способен и даже не подумал о нем. Он вернулся к опушке так же осторожно, так же бесшумно, как подходил к костру. Зачем он ходил туда? Узнать, кто его враги? Но он ничего не узнал и вряд ли мог узнать так просто. Впрочем, он легко досказал себе ту, незаконченную фразу: "Будет молчать, потому что..." Сам он думал о том же - ведь они, эти люди, враги, легко обвинят его, в убийстве. Да, его мысли и их мысли - одинаковы. Нет... Почему он, Алонов, будет молчать, и почему они, враги, кажется, хотят, чтобы он молчал?.. На эту мысль Алонов не нашел ответа. Он не умел длинно и подробно рассуждать наедине с собой. Одно дело - учиться, размышлять над книгой, делать выводы из усвоенного. И совсем другое - разобраться в страшном событии, участником которого ты внезапно стал, в котором ты так заинтересован. Куда легче, проще, приятнее даже обсуждать свои мысли с друзьями, быть с коллективом, с товарищами, с руководителями, жить так, чтобы твои действия определялись не словом "я", а словом "мы". Пока же, в своем одиночестве, Алонов незаметно для себя твердо решил не отставать от своих врагов, пока он не поймет, пока не узнает, чего они хотят, почему они поступили с ним так, как сам он никогда и ни с кем не поступил бы. Это решение было для него простым, естественным, понятным. Он не заметил, что хочет поступить обратно тому, чего от него ждали его враги. Но если в ту ночь у Алонова потребовали бы объяснений такого решения, он растерялся бы. И это было в Алонове обычным человеческим свойством - он доверял интуиции. Верить не только выводам рассудка, но и уметь верить интуиции - значит быть самим собой.
3
Кусты, около которых Алонов похоронил Дымку, не годились для наблюдения оттуда была видна не вся роща. Алонов направился к северу и поднялся на холмик метрах в пятистах от рощи. Ведь для него многое в этих местах было уже знакомо, обследовано. На холмике этом он побывал вчера, за несколько часов до встречи с врагами. Отсюда местность просматривалась на довольно большое расстояние и в разные стороны. С помощью этого холмика Алонов нашел то, что сам назвал своим окончательным водяным вариантом: длинную лощину, извивавшуюся к югу. И раньше Алонов подметил, что все впадины в этой степи имеют общее направление к югу, - следовательно, туда и сбегают вешние воды. А по этой лощинке, возможно, протекала когда-то и речка. Отправляясь в степь, Алонов никак не воображал, что сделает какие-либо удивительные открытия. Животноводство, опирающееся на искусственные водоемы, - прием, старый как мир. В степях украинского юга такие водоемы зовут ставками. От слов "ставить", "поставить". Ставят, то есть останавливают воду. Отсюда - ставок, с ударением на последнем слоге. Нетрудно перехватить вешние воды. Удержатся ли они, не уйдут ли в грунт, оставив уже к июню пересохшую лужу? Это зависит от почвы. На гривке, где кусты, - песок. А вот в понравившейся Алонову лощине под растительным слоем оказалась глина - значит, вода останется. И место для плотины Алонов присмотрел - удобное. Он приблизительно подсчитал, сколько потребуется уложить земли в тело плотины. Ведь домой, в совхоз, нужно вернуться не с общими рассуждениями, не с болтовней, а с конкретными предложениями работы, посильной для коллектива. Алонов вычислил, что если прислать сюда две полуторки, несколько тачек, лопаты и человек пятнадцать добровольцев, то до наступления морозов можно построить плотину. И весной будет вода!.. Сегодня Алонов собирался идти на разъезд. Эти люди, враги, явись бы они на один день позже, никого не нашли бы около этой рощи. И ничего, ничего бы не было... А теперь Алонов лежал на холмике, забыв о своих планах. Нужно отдохнуть, поспать. Какой предстоит день, он не знал, но день будет очень трудный. Алонов не боялся заснуть. Как всегда, он проснется с первым светом. Так хотелось пить, что сон не приходил. В дремоте ослабевает воля: Алонов заново, мучительно переживал встречу с врагами. С тяжелыми, объемистыми мешками-рюкзаками за плечами они появились перед Алоновым, когда он шел к роще, чтобы приготовить себе обед и покормить Дымку. Он крепко задумался - мысленно еще раз подсчитывал размеры плотины, количество земли и труда, которых потребует сооружение. Дымка заворчала. Алонов поднял голову и увидел незнакомых людей. Они заметили его, конечно, раньше, так как стояли и ждали, когда он подойдет. Алонов, как всегда делают с незнакомыми людьми в лесу или в степи, поздоровался и спросил, скорее из вежливости, чем из любопытства: - Далеко ли путь держите, товарищи? - Да мы так, отдыхаем, прогуливаемся, - ответил низкорослый. Алонов вспоминал, что второй раз он слышал этот голос сегодня ночью, у костра... - Охотничаем, как видите... - пояснил высокий и тут же задал вопрос Алонову: - А вы что, здешний? - Нет, я здесь впервые, - ответил Алонов. - На разъезде живете? - спросил третий, рыжеватый, с усами. - Нет, я издалека, - возразил Алонов. - Значит, вроде нас, затяжной охотничек? - усмехнулся высокий. Ружья, рюкзаки, сапоги - и все же для Алонова эти люди не были похожи на охотников. И глядели они на него как-то странно - так странно, что ему стало неловко, неприятно. Вероятно, и у самого Алонова был неловкий вид. Он удивился. На разъезде ему сказали, что эти места пустынны и крайне редко посещаются даже вездесущими охотниками. У этих охотников ружья висели на плечах, в чехлах. Они говорили о разъезде. Значит, они высаживались там же, где Алонов. За весь день он не слышал ни одного выстрела, хотя эти охотники не раз, не два должны были поднимать птицу: куропатка здесь непуганая, и можно охотиться без собаки. Алонов не знал, о чем говорить. И он не то спросил, не то просто так сказал: - А у вас большая компания? Высокий ответил: - Еще имеются, - и, в свою очередь, спросил Алонова, давно ли он тут и что делает. Другим Алонов охотно рассказал бы о себе, поделился, не постеснялся попросить совета и внимательно выслушал бы чужое мнение. Целую неделю его единственным собеседником была Дымка. Но сейчас он почему-то не захотел быть искренним и сознательно, чтобы отделаться, сказал неправду: - Я тоже охочусь. Низкорослый поинтересовался: - В компании? Или в одиночестве? - Я один, - сказал Алонов. - Кустарь-одиночка... - хохотнул высокий. Разговор не вязался. Алонов ощущал все большую связанность, неловкость. С некоторым усилием он прервал затянувшееся молчание: - Ну, всего хорошего, - и пошел своей дорогой. Сначала он только чувствовал их за спиной. Потом они о чем-то заговорили. Кто-то захохотал. Останавливаться, оборачиваться было как-то неудобно. Уже шагах в полутораста Алонов оглянулся и увидел, что двое целятся в него. Он еще не понимал, что может случиться, когда началась пальба...