Но странная и свежая идея о том, что мир вертится вокруг него, Карсона, зацепилась за какую–то особенно извилистую извилину его мозга и застряла там, грозя завести бедного механика в будущем в еще большие дебри рефлексии.
Прежде он никогда, между прочим, не обращал внимания на красоту окружающего мира. Сверху небо. Внизу море. Небо звездное, море черное, кое–где припорошенное бликами на гранях волны. И что еще? И все.
Нет, не таким виделся пейзаж теперь.
Россыпь мерцающих разноцветных звезд складывалась в фигуры и знаки. Картины битв и пламень сожженных городов можно было увидеть там. Пиры победителей и отчаяние побежденных отразились на небе.
Вспомнились из далекого прошлого завораживающие рассказы друида о созвездиях и о том, в честь каких событий богов и героев даны им их имена.
Но не это главное! Вид звездного неба вызывал непокойное, свербящее чувство в груди, которое было сродни началу болезни. Карсон кутался в новенькую, полученную взамен утраченной в бою с человеком–саламандрой куртку, и мнительно прислушивался к непривычным ощущениям. Уж не простудился ли?
Раньше он пошел бы к стюарду и проглотил для страховки порцию калиновки с медом. А как лечиться теперь?
Между тем пейзаж не отпускал его внимания. Ночной океан, подкованный латунным ободом на востоке, был просторен, огромен и необычаен. И никуда от него было не деться.
* * *Поезд шел сквозь ночь. Вагоны на мягкой рессорной подвеске плавно покачивались без перестука. Убаюкивали.
Ночной экспресс Нэнт–Манн–Пэриз отбыл по расписанию, несмотря на трагическое происшествие на гонках, и обещал прибыть в Манн без опоздания. Над окном купе по карте с обозначением маршрута медленно полз серебряный вагончик, похожий на карету, отмечая местоположение экспресса в данную минуту, а под картой крутились колесики с цифрами, отмеряющими пройденное расстояние. Это было устроено для удобства и спокойствия пассажиров, как и все на линиях «Киндл–Ормонд. Лук фо лонг вей».
Игрушечный поезд. Всего шесть небольших вагонов, два из которых двухэтажные. Рейвен делил одно из двухместных купе третьего вагона с неким джентльменом в серой дорожной тройке и коричневых сапогах на пуговицах с внешней стороны голенища.
Рейвен окрестил его для себя «карпетбеггером» за два огромных саквояжа из ярко–красных с золотом гобеленов. Каждый гобелен был выполнен тонко и виртуозно. На круглых медальонах по бокам саквояжей были изображены какие–то сюжеты, а обрамлял их прихотливый орнамент из свастик и звезд — будто сказочные растения оплетали перголу.
Сюжет на одном из медальонов Рейвен рассмотрел. Картина напоминала «Зимний пейзаж» Абеля Триммера, только на первом плане стояли две мрачноватые фигуры. Один из персонажей первого плана опирался на высокий посох с перекрестием, а другой походил на разбойника с картины Питера Брейгеля–младшего «Нападение разбойников на крестьян», на того, что с черной бородой и пикой.
У обладателя замечательных саквояжей был слуга, или секретарь, или личный помощник, он ехал в соседнем купе. Высокий, горбоносый, каменнолицый тип, одетый в черное.
— Что вы меня так разглядываете? — поинтересовался Рейвен у «карпетбеггера».
Тот вскинул брови домиком: каким образом с ним заговорил джентльмен, которому он не был представлен, сам не будучи представлен ему? Но снизошел. Положение попутчиков снимало часть условностей.
— Ваш костюм, — стараясь быть деликатным, сказал он. — Он несколько эксцентричен. Не более того. Вы понимаете? Куртка механика, брюки стюарда… Разумеется, каждый имеет право одеваться так, как ему удобно. Не более того… Но все же по одежде определяется положение в обществе…
— Я понял, — сказал Рейвен.
Джентльмен отметил, что и выражается его попутчик странновато. Ведь его не спрашивали, понял он или нет. Учтивый разговор малознакомых людей предполагает, что говорящий говорит именно то, что хочет сказать. А заявление «я понял» повернуло дело таким образом, что собеседник вроде бы уловил в словах какой–то предосудительный подтекст. Это уже не вполне прилично.
Но сказана фраза была дежурно, обыденно, без нажима. Так сам джентльмен произносил фразы–паразиты: «не более тот» и «все такое прочее»… Может быть, это значит, что попутчик вращался в среде, где нужно подчеркивать, что понимание достигнуто? То есть среди тех, кто плохо говорит на языке Мира и нуждается в поощрительном замечании, что его поняли. Да и акцент…
— Вы, должно быть, долго пробыли на Востоке — заметил «карпетбеггер», проверяя свои догадки. — У вас странный акцент, не более того…