— Хороший обед все исправит, — улыбнулся Андре. — Здесь отличная баранина. Розовая и сочная.
— Даже не говори со мной о мясе! Тебе известно, на сколько времени оно застревает в кишечнике? На несколько дней! Ну, рассказывай. Как княгиня?
Андре коротко поведал ей о знакомстве со старухой, а Камилла тем временем прихлебывала воду и курила, стараясь не затягиваться. Долгий перелет никоим образом на ней не отразился. Она была свежа, деловита, задавала вопросы и строила планы на завтрашний день. Столь же энергичной Камилла оставалась и за обедом, в ее случае состоявшим из салата «Ницца». Андре же, загрузившись жареной бараниной и красным вином, откровенно клевал носом.
— Да ты засыпаешь, дорогуша, — констатировала Камилла, когда им принесли счет. — Хочешь в кроватку?
Официант, знающий по-английски только несколько самых важных слов, слегка вздернул бровь и поджал губы.
Андре осторожно взглянул на Камиллу. Она смотрела ему в глаза, слегка улыбаясь одними губами. У него возникло тревожное чувство, что последнюю фразу можно расценивать как приглашение. По редакции ходили слухи, что у Камиллы имеется постоянный и весьма состоятельный любовник, а кроме того, она время от времени устраивает интимные утренники с Гарабедяном. А почему бы ей не развлечься с фотографом? Невинные командировочные радости.
— Давненько мне не делали таких заманчивых предложений, — засмеялся он, и опасный момент миновал. — Еще кофе?
Камилла бросила на стол салфетку и встала:
— Завтра в восемь. В холле.
Андре задумчиво смотрел ей вслед. Отвергнутая женщина? Вполне возможно, счет за этот обед не будет оплачен журналом.
3
Ровно в восемь Андре стоял в дверях отеля и любовался утром. Если не считать двух-трех белых облачков над вершинами гор, небо было совершенно чистым. Сегодняшний день обещал оказаться не хуже вчерашнего. Андре обошел здание по террасе и посмотрел вниз на бассейн, огороженный шеренгой кипарисов, во главе которой красовалась «кинетическая» абстрактная скульптура Колдера. В подогретой воде бассейна весело плескалась вчерашняя парочка из бара. Андре не без грусти подумал о том, как приятно было разделить этот чудесный день с кем-нибудь близким. Впрочем, он недолго оставался в одиночестве.
— Ты уже ждешь, дорогуша? Камера заряжена? А где машина? Посреди двора стояла Камилла, эффектно придерживая рукой краешек большой соломенной шляпы — пика моды грядущего сезона. Сегодня она была в том, что сама называла своей «рабочей одеждой» — простой костюмчик от Армани, туфли на среднем каблуке, — и, похоже, в отличном настроении. Андре с облегчением решил, что вчера вечером не совсем верно истолковал ее слова.
По дороге в Сен-Жанне Камилла поведала ему, что просто обожает иконы и вообще все русское. На пути в баварский замок или венецианское палаццо она «обожала» бы все немецкое или все итальянское. Для Камиллы это была своего рода разминка — она готовилась очаровывать будущего собеседника.
Что ей вполне удалось немного погодя. Целое утро Камилла ахала от восторга и рассыпалась в похвалах всему, что видела: от благородной, хоть и порядочно запущенной внутренности дома, — «Очарование первозданности, дорогуша. Дивный архитектурный костяк. Постарайся уловить глубинную суть» — до самих икон, немногочисленных, но и правда превосходных. Пока Камилла восторгалась и брала интервью, Андре снимал и к полудню решил, что все необходимое сделано. Теперь можно было поэкспериментировать.
Тем временем хозяйка приготовила простой ланч и накрыла стол на кухне, и тут восторженное настроение Камиллы подверглось серьезному испытанию. Что касается Андре, то он с радостью ел бы такой ланч каждый день: черные, блестящие оливки, редиска со сливочным маслом, деревенский хлеб, который надо было жевать, а не ждать, пока он сам растает во рту, кувшин красного вина и нарезанная с величайшим почтением чудесная, розовая, плотно набитая saucisson [8].
Андре с готовностью протянул старухе свою тарелку.
— До чего же хорошо! — восхитился он. — В Америке такую еду не найдешь. Не удивлюсь, если она там запрещена законом.
Княгиня улыбнулась:
— Говорят, там и некоторые французские сыры запрещены. Какое странное место эта Америка. — Она повернулась к Камилле: — Положить вам еще, мадам? Это saucissonиз Арля. Немного говядины, немного свинины и немного ослиного мяса. Они утверждают, что именно ослятина дает этот особый привкус.
Улыбка застыла на лице Камиллы. Ланч и без того стал для нее настоящей пыткой: никакого салата, никакой воды, кроме крайне подозрительной жидкости из-под крана, и к тому же один из котов нахально сидит на столе рядом с кувшином. А тут еще и ослятина. Во имя вежливости и процветания журнала Камилла готова была проглотить кусочек saucisson, рискуя навсегда погубить свой кишечник. Но ослятина — это уж слишком!
Андре поднял от тарелки глаза и встретился с полным ужаса взглядом Камиллы. Он еще никогда не видел главного редактора такой растерянной и как джентльмен поспешил на помощь.
— Простите, я забыл вас предупредить, — прошептал он, наклонившись к уху старухи, — моя коллега — вегетарианка. — И, не удержавшись, добавил: — У нее чрезвычайно чувствительная толстая кишка.
— Ah bon?
— Увы. Доктора запретили ей любое красное мясо. А особенно — ослятину, которая крайне опасна для нежных тканей.
Хозяйка сочувственно покивала, и они оба с сожалением посмотрели на Камиллу, которая поспешила принять сокрушенный вид.
— Этот дурацкий кишечник, — вздохнула она. — От него одни неприятности.
Она решительно отклонила любезно предложенную лапшу и соленую треску и заверила хозяйку, что ей вполне хватит маслин и редиски. Вскоре ланч закончился, и за столом задержался только кот, вероятно рассчитывавший на остатки колбасы. Работы оставалось совсем немного. Андре чуточку поэкспериментировал с иконами, снимая их на разном фоне — камень, потемневшая штукатурка, деревянные ставни, — и сделал портрет старухи, которая, сидя с одним из котов на низкой каменной ограде, улыбалась неожиданно молодой улыбкой. Камилла наговорила на свой диктофон какие-то замечания, и к трем они закончили.
Машина двинулась вверх по склону холма, а Камилла достала сигарету и с облегчением вздохнула.
— Бог мой, ослятина. Как ты мог это есть?
— Очень вкусно, — заверил ее Андре и притормозил, дожидаясь, пока неопределенного цвета пес облает их и уберется с дороги. — Ты бы попробовала рубец. Вот это испытание!
Камилла поежилась. Право же, иногда французы — разумеется, деревенские французы, а не ее благовоспитанные парижские друзья — едят какие-то совершенно дикие вещи. И, что еще хуже, не только едят, но и с наслаждением перечисляют неаппетитные ингредиенты: желудки и подбрюшья, кроличьи головы и бараньи копыта, всякие козявки, лакомые кусочки подозрительного происхождения и бесконечные вариации на тему требухи. Камилла снова поежилась.
— Ну что, дорогуша, когда ты теперь будешь в Нью-Йорке?
Андре пожал плечами. Ему очень не хотелось уезжать из весны в промозглую манхэттенскую зиму.
— Думаю, после выходных. Хочу еще заехать в Ниццу и поснимать «Алзиари» и «Оэ».
— Кто такие? Никогда о них не слышала. А должна?
— Это магазины. — Андре остановил машину перед «Золотой голубкой». — Чудесные маленькие магазинчики. Один торгует оливковым маслом, другой — замечательными джемами.
Джемы и масло, не имеющие никакого светского веса, Камиллу не интересовали. Она вылезла из машины, огляделась и обнаружила «мерседес», поджидающий ее на другой стороне площади.
— Это Жан-Луи. Будь добр, скажи ему, чтобы поднялся за моими вещами. Я пока проверю сообщения.
Суматоха, вызванная отбытием Камиллы в аэропорт, продолжалась минут пятнадцать: под бдительным оком жандарма вещи были вынесены из отеля и погружены в машину; потом потребовалась помощь горничной для розыска пропавшей под кроватью сережки; потом возникла необходимость отправить срочный факс в Нью-Йорк: потом портье звонил в аэропорт, чтобы убедиться, что самолет вылетит строго по расписанию; потом состоялась раздача комплиментов и чаевых. И наконец, с дружным вздохом облегчения, весь персонал отеля убедился, что Камилла уселась в «мерседес» и дверца захлопнулась. Через открытое окно она обратилась к Андре: