Выбрать главу

*** В конце марта месяца в спецшколе было организовано небольшое торжество по случаю окончания этого заведения группой курсантов. За неделю до этого, каждому выпускнику сделали татуировку на левой стороне груди под соском. Она обозначала сокращенное название диверсионной организации "СС-Ягдфербанд", ее порядковый номер. Врач проделывал эту процедуру на удивление быстро, используя для этого машинку, похожую на небольшой почтовый штамп, в котором виднелись цифры сплошь утыканные иголками с расплюснутыми концами. По случаю выпуска курсантов, с поздравлением выступил сам начальник школы Герхард Кауфман, а потом состоялся ужин, где каждому было выдано по сто пятьдесят граммов спирта. Особого веселья не получилось потому, что каждого одолевали мысли о его дальнейшей судьбе. После ужина был показан художественный фильм "Голубой ангел" с Марлен Дитрих в главной роли. Этим все празднование и закончилось. На следующий день был обычный подъем в шесть часов утра, но пятнадцатикилометровую пробежку не проводили, так как половина взвода была куда-то уже отправлена. Архипов и еще одиннадцать лучших курсантов были оставлены, до особого распоряжения, на территории школы. В число этих двенадцати человек вошли и Смирнов с Измалковым. В десять часов утра за Архиповым явился Китмахер и сообщил ему, что Кауфман желает его срочно видеть. Сергей по всему предчувствовал, что его вызывают неспроста и, естественно, немного волновался. Не медля ни минуты, он направился к начальнику спецшколы. В кабинете, кроме самого хозяина находился еще один человек средних лет в гражданском костюме. - Хайль Гитлер! - поприветствовал Архипов начальника спецшколы и его гостя лихо щелкнув при этом каблуками. - Хайль Гитлер,- без особого энтузиазма отозвались Кауфман и присутствующий в штатском мужчина. - Унтер-шарфюрер Архипов по вашему приказанию явился,- отрапортовал он и вновь щелкнул каблуками. - Хорошо, проходи, садись, Архипов. Эти слова озадачили Сергея, но он выполнил желание начальника не забыв при этом сказать слова благодарности: - Благодарю вас, господин Кауфман. Герхард не обращая внимания на последние слова Архипова продолжал: - Я пригласил тебя для очень серьезного разговора. Дело вот в чем: в день вашего выпуска ко мне явился мой давнишний друг и попросил уступить ему дюжину надежных парней для выполнения одного очень ответственного и рискованного задания. Я не спрашивая вашего согласия распорядился оставить двенадцать наиболее подготовленных выпускников. Китмахер за полгода хорошо вас всех изучил и предложил мне старшим из этих двенадцати утвердить вас. Вот я и вызвал тебя сюда, чтобы узнать твое мнение. Согласны ли вы выполнить это ответственное задание? - Так точно, господин Кауфман, согласен. - Похвально, унтер-шарфюрер, я, честно говоря, был уверен в том, что не услышу от тебя другого ответа. - Остальные одиннадцать человек - надежные люди? - поинтересовался молчавший до того друг Кауфмана. - Так точно, господин, вполне надежные,- ответил Архипов, не забыв перед этим вскочить со стула и подобострастно щелкнуть каблуками. - Моя фамилия Дорман, Иоганн Дорман. - Рад познакомится, господин Дорман,- вновь гаркнул во все горло Архипов. Как узнал впоследствии Сергей, это был представитель штаба гитлеровской диверсионной организации "СС-Ягдфербанд". По тому как Кауфман заискивал перед ним, Архипов понял, что Дорман - большая "шишка". - А почему не интересуешься, что за задание вам нужно будет выполнить? - поинтересовался Кауфман. - Готов выполнить любое задание фюрера, господин Кауфман. - Похвально, унтер-шарфюрер, похвально. Можете идти, будем считать вопрос окончательно решенным. - Слушаюсь, господин Кауфман. - Думаю, что мы с вами еще встретимся и очень скоро,- пообещал представитель штаба. - Буду рад этому, господин Дорман,- четко произнес Архипов и щелкнув каблуками вышел из кабинета. - Какое впечатление произвел на тебя бывший офицер Красной Армии? - Честно говоря, Герхард, он не очень внушает мне доверие. - Иоганн, подозрения здесь почти не уместны, эти люди многократно проверены и повязаны обильной кровью своих соотечественников. Этот унтер-шарфюрер, прежде чем попасть к нам, целый год служил в концлагере Треблинка, активно уничтожая поляков и других ненужных рейху людей. У меня самого не очень лежит к ним душа, но черновую, тяжелую, опасную работу кто-то должен выполнять и тут пока без них не обойтись. Я думаю, пусть тони пока помогают нам, нашей победе, но потом нам ничего не стоит в любой момент от них избавится. - Я с тобой согласен, но и доверять им полностью тоже нельзя. - Иоганн, если у тебя есть хоть малейшее подозрение, то можно организовать проверку каждого из этих двенадцати человек. - Ну, нет, Герхард, если они тобою характеризуются положительно, как преданные люди, то этого достаточно, чтобы я поверил им. Кауфману не нравился такой поворот дела, но он вынужден был нести ответственность за своих выпускников. Дорману, наоборот, было на руку, что начальник школы берет большую долю ответственности за диверсантов на свои плечи. В случае провала операции ему было выгодно все свалить на Кауфмана.

***

Видимо слово бригадира имело непререкаемый авторитет в этом небольшом коллективе могильщиков. Двое загоравших на солнце, уяснив суть требования Антонова, подошли к могиле и помогли находившемуся в ней Щеглову выбраться на поверхность. Тот, отряхнув землю с брюк, направился к стоявшим поодаль Мошкину и бригадиру Антонову. Щеглов шел уверенной походкой человека знающего себе цену. Не доходя метра до стоявших, он остановился и, выжидающе глядя на Антонова, спросил: - Что надо, Василич? - Тут вот с тобой желает побеседовать гражданин следователь. В глазах Щеглова непроизвольно мелькнул испуг, но он пересилив его, спросил: - Интересно, зачем это я понадобился следователю? После этих слов в глазах Щеголя уже не было страха, в них притаилась злость и настороженность. - Васильевич, прогуляйтесь вот здесь, неподалеку, а мы пока побеседуем с вашим коллегой. Бригадир послушно отошел в сторонку и от нечего делать стал рассматривать надписи ближайших надгробий. Убедившись, что Антонов удалился на необходимое расстояние и не сможет услышать сказанное в беседе с Щегловым, Николай Федорович спросил: - Скажите, как вас зовут? - Петром, а в чем, собственно, дело? - Сейчас вам станет все понятно, попрошу не задавать мне ненужных вопросов. Назовите свое отчество. - У меня такое же отчество как и у бригадира - Васильевич. - Так вот, Петр Васильевич, я попрошу вас рассказать за что вы в конце зимы избивали некого Афоню? - Что, уже успел нажаловаться? - Я попрошу вас правдиво отвечать на те вопросы, которые я буду вам задавать. - Да, действительно был такой случай, когда мне пришлось его немного "потоптать". Так это же за дело. Он, паскуда, спер у нас бутылку водки и выжрал ее один. Мы ее заныкали на черный день, а он поступил как самая последняя сволочь. За такие проделки в лагере бы его просто убили, ну, здесь, другие законы, вот и пришлось его немного проучить. - Неужели из-за какой-то бутылки пожилого человека можно зверски избивать человека ногами? - А чего с ним церемонится, еще баснописец Крылов рекомендовал в таких случаях не терять слов понапрасну, а просто власть употребить. Честно говоря, я сделал скидку на старость, если бы такое совершил мой ровесник - забил бы его в кровь. Так вот я Афоню и пожалел, а зря - нужно было его бить более основательно. - Почему так? - не удержался от вопроса Мошкин. - А потому, что он прежде чем смотаться от нас, все же прихватил с собой две бутылки водки из шкафчика. Значит наука не пошла ему впрок. Вот я вам без рисовки говорю, если бы поймал гада - задушил своими руками и не пожалел. - Неужели не пожалели бездомного пожилого старика? - А что его жалеть, пусть он сам себя жалеет, а не рыскает по вагончику как крыса. - Как Афоня ушел от вас, он что никого и не предупредило об этом? - Какой там предупредил - конечно нет, ему же водка оказалась дороже всего на свете. "Она и тебе дороже матери родной",- подумал Мошкин, но вслух сказал совсем другое: - У меня есть фотография, посмотри, тебе не знаком изображенный на ней человек? С этими словами Николай Федорович протянул Щеглову фотографию. Реакция Петра Васильевича была мгновенной, едва он только посмотрел на изображенного. - Так что, Афоня мертв? Фотография в его руке мелко подрагивала, он видел, что следователь заметил его волнение, но совладать с собой не мог. - Да, его уже нет в живых. Поэтому ваш рассказ о исчезновении Афони и двух бутылок водки выглядит по крайней мере наивно. Не мог же он взять эти бутылки с собой в могилу? - Вы что, подозреваете в убийстве Афони меня? - Для этого у меня есть очень веские основания. - Нет, гражданин следователь, я здесь ни при чем, можете спросить у любого человека из нашей бригады - они подтвердят. - Я, конечно, опрошу всех, но и вам необходимо обдумать свое поведение в свете всех, только что открывшихся обстоятельств. Просто уместно вам напомнить о чистосердечном признании. - Мне не в чем признаваться - я не совершал никакого преступления. - Поверьте мне, Щеглов, я очень хочу этому верить, но аргументы ваши слабы, а известные факты говорят о противоположном. Но мы будем все выяснять до конца. А сейчас успокойтесь и позовите сюда трех оставшихся членов вашей бригады, сами идите к бригадиру и обдумайте свое дальнейшее поведение. Щеглов вернул Мошкину фотографию все такой же трясущейся рукой, после чего, осипшим от волнения голосом, стал звать своих товарищей на беседу к следователю.