Оставив позади несколько постов, на каждом из которых строгая охрана тщательно проверяла личные документы, серый «опель» въехал на огороженную колючей проволокой территорию. Здесь, на небольшом пятачке земли, уютно расположились недавно возведенные деревянные корпуса, еще дышащие свежеструганными досками. Вся остальная прилегающая зона была отведена под различные тренировочные площадки.
— Видишь, какой у нас тут строгий контроль? — не без гордости заметил капитан, покидая салон автомобиля. — И мышь не проскочит!
— Угу, — кивнул юноша, следуя за ним. Взгляд его был прикован к большой спортплощадке, на которой одни бойцы упражнялась со штангами и гирями, а другие отрабатывали друг на друге приемы рукопашного боя. До войны Коля обучался французской борьбе и сейчас почувствовал, как в нем просыпается здоровый спортивный азарт.
Уловив в его глазах характерный блеск, Виктор Вовк усмехнулся:
— Иди, погуляй немного. Может, кого из знакомых встретишь.
Не переставая загадочно улыбаться, офицер пошел докладывать начальству лагеря о своем прибытии.
Сверчок направился к группе в пятнистых маскхалатах, оттачивавших мастерство владения холодным оружием. Широкоплечая фигура одного из них ему показалась знакомой. Он не ошибся. Это был Олег Грушин.
Молодой незнакомец в гражданской одежде вызвал интерес старшего лейтенанта, проводившего тренировку. Узнав от курсантов, что прибыл их боевой товарищ, офицер объявил получасовой перерыв.
Встреча разведчиков, два года деливших радости и горести партизанской жизни, была бурной. Сверчку показалось, что о его появлении на этой базе многим заранее было известно. Обменявшись приветствиями, бойцы повели юного товарища к длинному узкому строению, служившему курсантам школы столовой, на ходу засыпая вопросами о самочувствии, времени, проведенном в госпитале, и планах на будущее.
— План пока один — бить и дальше с вами фашистов! — гордо ответил Сверчок, несколько озадаченный вопросом. Он был уверен, что капитан Вовк его сюда для этого и привез.
Грушин, на плечах которого красовались свежие погоны старшего сержанта, возложив на себя заботу о прибывшем, ненадолго скрылся за дверью, ведущей на кухню. Вскоре он вернулся со сковородой, полной жареной картошки и мяса. Растолкав по сторонам облепивших юношу товарищей, Олег торжественно водрузил посудину на стол:
— Ешь, пока не остыло, а то глядеть страшно. Совсем истощал на госпитальных харчах.
Дежурный по кухне боец с веселыми бегающими глазками, вынырнув из-за его спины, поставил перед юношей большую кружку компота из сухофруктов и приготовился слушать новости с «гражданки».
— Отведай-отведай, Сверчок, мясо местного дикого кабанчика! — демонстративно сглатывая слюну, поддержал Грушина ефрейтор Черенков по прозвищу Лопата. — Только вчера подстрелил! Знаешь, какой большой оказался, чертяка? Почти с меня ростом, — стал он хвастаться. — Еле доперли тушу в лагерь, скажи, Кнут! — повернулся он к сидевшему рядом дружку.
Тот как-то виновато потупился и сдержанно кивнул.
— Ну и мастак ты заливать, Черенков! — рассмеялся сидевший справа от Сверчка широкоплечий старшина Александр Андрусенко, носивший прозвище «Циркач». — С тебя ростом! Да такие в здешних местах отродясь не водились. Вот у нас в Сибири кабаны так кабаны!..
— У вас? Тю, какие там кабаны? В вашей тундре им и жрать-то нечего! — стал спорить с ним рыжий Лопата, получивший свое прозвище не столько из-за фамилии, сколько за огромные ручищи, которыми легко гнул кочергу.
— Сам ты тундра, — скривился Циркач. — Тайга у нас. — Глядя, с каким аппетитом юноша налегает на жаркое, старшина заговорил мечтательным голосом: — Представляете, мужики, вернется Лопата после войны домой, придут к нему кореша и станут спрашивать, как он немцев бил, а он и скажет: что там немцев? Я секача огромного одним выстрелом промеж глаз подрубил!
— Ага! И с каждым разом размеры этого несчастного поросенка в его рассказах будут расти как на дрожжах, — вызвал дружный хохот Грушин.
— Ну и балаболы, — отмахнулся Лопата, словно назойливых мух отгонял. — Вам бы все зубоскалить…
— Сверчок, расскажи лучше, как там, в госпитале? Не влюбился в какую-нить санитарочку, часом? — прорвался сквозь смех и гвалт высокий, чем-то похожий на птичий щебет, голос белобрысого и худосочного Сергея Шепитько. — Что там вообще на гражданке-то? Девчат небось видимо-невидимо!