Олег придал лицу озабоченное выражение:
— Нет, не попадались. А что, много их?
Украинец не ответил.
— Пидемо зараз з нами! — предложил он. — Трьом вам не вижити, а разом зручнише буде комуняк бити. Тильки вчора напоролися на их отряд. Чотирьох ми поклали, але и вони наших девъятьох до праотцив видправили. Таке дило.
— А сколько вас?
— Та трошки е. Три десятки людин буде с гаком.
Грушин мучительно размышлял, как поступить — уйти и продолжить выполнение основного задания или… Отпускать украинских националистов он не хотел, но и справиться втроем с таким количеством хорошо вооруженных полицаев им не удастся.
— Ты верно говоришь, Кузьма. Вместе легче будет бить красных, — согласился Олег, предупреждающе взглянув на своих товарищей, чтобы не испортили задуманное им. — Только надо остальных наших привести. Они тут недалече схоронились.
— Так вы що, не втрьох, чи що? — насторожился Скоробогатько.
— Нет. У нас тоже почти два десятка стволов. Мы в разведку отправились, узнать, что да как впереди. Хорошо вот, вас встретили. Теперь легче всем будет.
— Двадцать? Ось це добра сила! — Полицай одобряюще цокнул языком. — Добра! — Несколько секунд он смотрел на Грушина-Власенко, решаясь, довериться ему или нет. Наконец, достав карту местности, ткнул в нее пальцем: — Ось на цьому хутори и побачимося.
— Далековато будет, — нарочито недовольно проворчал Грушин, запоминая место, и, желая выиграть как можно больше времени, добавил: — Раньше, чем к утру, не поспеем.
— А мы що, поспишаемо чи що?! Гуртуйтесь, покиль мои хлопци трохи видпочинуть.
Пожелав украинским «братам» хорошо отдохнуть, разведчики скрылись в лесу.
Пройдя с километр, Олег остановился:
— Надо срочно выйти на связь с нашими!
— Далеко от своих ушли, не получится, — сокрушенно покачал головой Черенков.
— Я пойду, — вызвался Сверчок. — Дойду до какого-нибудь села и свяжусь по телефону.
— Куда тебе с такой ногой? — Вынув из кармана такую же немецкую карту, какая была у Скоробогатько, Грушин отыскал на ней ближайший населенный пункт. — Пойдешь в это село, — повернулся он к Черенкову. — Оттуда до хутора, где нас будут ожидать полицаи, километров десять. Обратишься в местную администрацию. Сообщишь об украинских бегунках и скажешь, чтобы связались с армейцами или местным отделением госбезопасности. Времени у нас только до утра. Надо поторопиться. Мы встретим вас с южной стороны хутора.
Закинув автомат за плечо, Лопата поправил на голове картуз.
— А как же приказ капитана не вступать в бой? — напомнил он. Было видно, как ему не хочется оставлять их одних.
— А мы ему не скажем, — улыбнулся Олег, пряча карту в карман. — Ты пойми — это каратели! Кто знает, сколько мирных жителей они еще погубят. Можем мы это допустить?
— Не можем, — согласился с ним Сверчок.
Ефрейтор скептически покачал головой:
— А если в селе нет администрации и телефонной связи? Советская власть еще не везде восстановилась. Люди только возвращаются на места.
— В таком случае найдешь кого-то из бывших партизан. Они подскажут, что делать. Если вернешься без подмоги — просто уйдем тихо и все…
Выйдя на проселочную дорогу, ефрейтор Черенков направился на юг. Скоро показалась окраина деревни. Убегая, фашисты спалили ее, не оставив целым ни одного двора. Лишь обугленные печные трубы тянулись к небу могильными стелами. Заметив у одного из пепелищ человека, Павел повернул в его сторону, держа на всякий случай палец на курке.
Увидев вооруженного незнакомца, мужчина, достававший из пепла закопченные кирпичи и складывавший их в столбики, подобрал с земли немецкий пистолет-пулемет и с настороженностью стал следить за приближающимся.
— Бог в помощь! — подойдя ближе, поздоровался Черенков с легкой улыбкой на устах.
— Был бы — давно пришел на помощь, — буркнул сухопарый мужчина, глядя на него исподлобья. Как и многие высокие люди, он был немного сутуловат.
— Понимаю, — с сочувствием произнес Лопата, снимая с головы картуз и пройдясь ладонью по взмокшим от быстрой ходьбы рыжим волосам. — Как бы мне вашего главу повидать?
— Главу чего?
Павел недоуменно пожал плечами:
— Села или деревни, что тут у вас?
— Нет тут администрации. Да и села больше нет, — ответил мужчина, рукавом куртки убирая с лица налипшую сажу.
Черенков снова огляделся по сторонам, окинул взором широкие, поросшие молодым подлеском равнины, на которых некогда колосились хлеба, на чернеющие от пожарищ подворья. Горе людское бывает разным. Иногда оно быстро забывается. Горе жителей этого села было жестоким, горьким, из тех, что навсегда оседает в душе золой.