— Хто там? Ходьте стороной отсюдова! Хворые мы, заразные!
В предутренней тишине раздался характерный металлический щелчок винтовочного затвора. Присев на корточки, Циркач дал знак товарищам рассредоточиться.
— Никак холерные? — выкрикнул он громко.
— Тиф у нас! — донеслось в ответ.
— Во-о-на как… — с наигранным сожалением протянул старшина, одновременно показывая знаками ефрейтору Кнутову, чтобы приблизился. — Худо!
Оглядевшись, Сверчок заметил в стороне облысевший куст ракиты и быстро подполз к нему. С этого места правая сторона сруба лучше просматривалась.
— Похоже, кончили нашего радиста Гришку? — взяв на прицел входную дверь, прошептал Черенков в затылок Циркачу.
Почти сразу из приоткрытого окошка донесся знакомый голос Григория Никишаева:
— Рублёный, оставь, это наши! — И уже обращаясь к своим товарищам, радист группы громко прокричал: — Идите-идите! Гости у нас!
Последние слова прозвучали как предупреждение: будьте бдительны, на заимке чужие!
Продолжая держать оружие наготове, разведчики медленно приблизились к срубу. Из-за кустов на тропу выскочил маленького роста мужичок. Луч старшинского фонарика выхватил на его худощавом, с редкой бородкой лице, испуганно бегающие глаза. Едва не наступив на полу длинной, до пят, полицейской шинели, явно заимствованной у кого-то более рослого, человек просипел простуженным голосом:
— Сколько вас?
— А вас? — хмыкнул шедший впереди Кнутов, не отличавшийся спокойным характером. Ефрейтор решительно оттолкнул коротышку в сторону и, намекая на его небольшой рост, процедил сквозь зубы: — Слышь, «Гулливер», ты кто такой, чтобы перед тобой отчитываться?
— Прям Янка-цыган! — шмыгнул носом идущий следом за ним Черенков, близко рассмотрев человека, одетого в полицейскую форму. Чертами лица и темной бородой тот походил на одного цыгана-конокрада, которого Лопата знавал в юности. — Случаем, не ромал, нет?
Нервно передернув худыми плечами, полицай собрался было ответить дерзким на язык незнакомцам, но показавшийся в дверях Никишаев одернул его:
— Сказано же, свои!
Войдя внутрь, разведчики окунулись в полумрак тускло освещенной несколькими лучинами комнатенки. В нос ударил резкий запах чеснока. Тронув Циркача за рукав, Григорий глазами указал на дальний угол, где под образом Николая Угодника сидел, поместив винтовку между ног, еще один человек в форме полицейского.
— Как добрались? — спросил Никишаев, предвосхищая всякие ненужные вопросы. — Надеюсь, красноперых на хвосте не привели?
— Да вроде никого не заметили, — сообщил Циркач, продолжая коситься на полицая. — А вы чего такие нервные тут? Про тиф раскудахтались! Напугать нас решили, что ли?
Неожиданно для всех незнакомец громко рассмеялся:
— Это всё Зосим! От каждого пня шарахается. Давеча встретили в лесу полицейских из соседнего района. Те подумали, что мы в Литву идем. Хотели с нами. Так он давай орать издалека: мол, тиф у нас.
Брови Кнутова приподнялись:
— И что, поверили?
— Убегли! Не захотели с тифозниками связываться.
— Дурачье!
Настроение незнакомца резко изменилось. Вытянув шею, он злобно посмотрел на Сергея:
— Хто?
— Все! — Кнут прошел к столику, присел на лавку. — Все, кто в Литву мылится.
— Думают, что красноперые их там не достанут, — присоседился рядом Лопата.
Сверчок остался стоять у входа, зорко следя за полицаем. Подойдя к крошечному — не больше ладони — окошку, Циркач выглянул наружу. Рассвет едва забрезжил, но уже хорошо просматривались очертания верхушек растущих вдалеке деревьев.
— А вы, как я понял, в Литву не намерены идти, так?
— Посмотрим, — уклонился от ответа полицай. — До весны пересидим где-нибудь, а там видно будет.
Со двора послышались осторожные шаги. Через мгновение дверь открылась. Сверчок обернулся и… оторопел. В домик входил Захар Петрович Степаненко. Словно ограждая себя от ненужных вопросов, старый казак сначала насупился, затем лицо его неожиданно расплылось в улыбке:
— Здорово, унучок! Вернулся? Опосля погутарим, — хлопнул он юношу по плечу.
Коля не видел старика несколько месяцев, и сейчас ему стоило немалых усилий не броситься в его объятия.
Кивнув остальным, словно только недавно виделись, дед Захар поспешил в дальний угол помещения, где из камней и глины была сложена печь.
Оторвавшись от окошка, старшина Андрусенко подошел к полицаю, протянул для приветствия руку: