— Урбонаса нет сейчас в лагере, — объявил он. — Ушел на встречу со Станкявичусом. Вернется только к вечеру.
Чепраков догадался: объединение обоих отрядов неизбежно…
Место его людям отвели в лесу, чуть поодаль от домиков, где среди деревьев спрятались с полсотни невысоких навесов, крытых валежником и камышом.
— С весны стоят, — прошептал Федор Иванович Циркачу с Вершининым, расположившимся под одним с ним навесом.
— Угу, — кивнул Андрусенко. — И валежник, и камыш успели порыжеть. Это какое-то летнее убежище. Зимой тут околеть можно.
— Обычно на зиму они по домам расходятся. — Майор снял сапоги, размотал портянки, давая усталым ногам отдохнуть. — Большинство сидят у печи, но некоторые по ночам постреливают из-за угла.
— Надо бы пройтись, осмотреться, — предложил Вершинин.
— Вот я и пойду, а ты останешься, — приказал командир. — Хочу разыскать Курта.
Незаметно посматривая по сторонам, не наблюдает ли кто за ними, Циркач поднялся.
— Дозвольте с вами, господин Матюшин! Очень пить хочется, знаете ли…
— Дозволяю, — сбив с форменки налипшую грязь, кивнул Федор Иванович и, приказав остальным соблюдать осторожность, пошел по дорожке, щетинившейся по обочинам сухой травой. В воздухе разливался легкий запах прелых листьев. Большие мрачные тучи снова нависли над головами, грозя разразиться очередным дождем.
Едва Чепраков с Андрусенко сравнялись с крайним домиком, как из него неожиданно выскочил Краузе. Обрадовавшись, словно увидел старых приятелей, немец подбежал к майору и протянул руку для приветствия:
— О, майн Готт! Матьюшин! Матьюшин!
— А, наш знакомый! — демонстрируя радость от встречи, Федор Иванович также расплылся в слащавой улыбке. — Ты еще здесь? Я уж думал, давно в неметчине своей гуляешь.
— Матьюшин! Матьюшин! — продолжал тормошить его Краузе, схватив за плечо.
— Надо же, встретились как хорошие знакомые! — раздался за их спиной голос Вилкаса. — А кто-то еще недавно собирался убить этого несчастного, — съязвил он.
— Да брось ты! Чего от злости не скажешь, верно, геноссе Курт?
— О, я, я, геноссе! Друг! Матьюшин ест мой друг!
Курт принялся рассказывать литовцу, знавшему немного немецкий язык, как однажды Матюшин спас его от красных комиссаров, за что он до конца дней своих будет благодарен ему.
— Ком, ком, Матьюшин! — замахал немец руками, призывая войти в дом.
Заметив, что Вилкас насторожился, Циркач окликнул его:
— Где тут водицы можно испить?
— Что? — не расслышал литовец.
— Где, говорю, можно попить, умыться?
Остановив проходившего мимо паренька в немецкой солдатской шапке, Вилкас что-то сказал ему на родном языке. Выслушав, тот молча кивнул.
— Иди за ним, он покажет. Чуть позже печь протопится, баня будет, — исчезая за углом соседнего дома, выкрикнул Вилкас.
Войдя в дом, Чепраков оказался в небольшом помещении.
— А теперь быстро рассказывай, какие новости! — прошептал он на ухо Курту. — Что слышно об агентах абвера, прибывших в отряд Станкявичуса? Есть ли среди них тот, кого мы ждем? Что известно о группировке Шерхорна, попавшей в окружение у реки Березина? Собирается ли Урбонас идти туда? Что слышно от вашего товарища Мюллера? И последнее: что известно о польском отряде? По нашим данным он прячется где-то в этом районе.
— Много вопросов, не успею ответить. Я лучше напишу все на листок и позже постараюсь передать вам, — зашептал в ответ Краузе, спешно доставая из шкафчика небольшую буханку ржаного хлеба и кусок сала. — Про поляков отвечу сразу: они ушли на свою территорию. Вы надолго здесь?
— Пока не знаю. Все будет зависеть от разговора с Урбонасом. Как вы думаете, он поверил нам?
— Думаю, да. Что там случилось у складов? Много раненых вернулось.
— Убитых не меньше, — с довольным лицом победителя ответил майор.
Курт недовольно нахмурил лоб:
— Речь все же о людях идет!
— Что такое, Краузе? Сидели бы они дома, остались бы людьми! Хотя я вас понимаю. На войне любая победа с оттенком грусти.
— Оружие раздобыли?
— Мы и не собирались вооружать своих врагов. Просто нужно было заручиться их доверием.
Чтобы не вызвать подозрений, Федор Иванович покинул домик.
— Матьюшин, эссен, эссен! — Выскочив следом, Краузе вложил в его руки хлеб с салом. — Кушать!
Ближе к вечеру Курт сумел передать записку. В ней говорилось, что в отряд Станкявичуса действительно прибыли «бурозубки». Двое из троих — офицеры абвера. Старший — майор Альфред Шульц, кавалер Рыцарского креста, в совершенстве владеющий английским языком. По всей видимости, он и есть Кутора, или Бернштайн-Янтарь. Второй — гауптман. Третий член команды — женщина-радист…