А впрочем, что о ней говорить, — даже лица Веры, второй своей жены, он уже почти не помнил. А ведь всего шесть лет прошло, прожил он с ней чуть ли не год, и расставались мучительно. А, к черту всех баб, разозлился вдруг на себя Георгий, не везло ему никогда с ними и, видно, не повезет, мертвая Ольга как будто и с того света держит его… Надо думать, что делать дальше, сегодня утром. До рассвета еще часа два — все, что ему отпущено, чтобы принять какое-то решение. И ошибаться нельзя, исправлять ошибки будет некогда…
5
В ту ночь Нина, которую он теперь никак не мог вспомнить, насмерть перепуганная видом его залитого кровью лица, вызвала «скорую», и через час Георгию наложили швы, забинтовали голову и оставили в приемном покое.
Утром пришла старая, очень высокая докторша, прочла записи, сделанные ночной сестрой, равнодушно осведомилась у Георгия:
— Как же это тебя так угораздило?
— Да так…
— Давно пьешь?
Георгий зло прищурился, чуть было не сказал: «Вам-то какое дело?» — но сдержался, нехотя ответил:
— Вообще-то этим зельем не балуюсь…
— Я не про вообще, я про сейчас. Давно?
— С месяц, наверно, — ответил Георгий, вспомнив не сразу, какое сегодня число.
— Часто?
— Почти каждый день, — пришлось признаться Георгию.
Докторша вздохнула, неожиданно ласково предложила:
— Полечиться не хочешь?
— От чего? — не понял Георгий.
— А вот от этого самого зелья, — докторша серьезно щелкнула пальцем по морщинистому кадыку.
— Да вы что? — уставился на нее Георгий. — Что я вам, алкоголик?
— Да нет еще, — задумчиво сказала докторша, внимательно разглядывая его. — А если сейчас не бросишь, вполне можешь им стать.
— Не бойтесь, — с вызовом сказал Георгий, — алкашом не был и никогда не буду.
— Это тебе надо бояться, парень. Смотри, я ведь серьезно говорю… Может, и вправду ты не из хлипких, да ведь эта зараза всяких с ног валит.
— Меня не свалит. Это так, временно, беда у меня большая.
— Да надо думать, что беда, с радости-то еще никто не спивался…
— Жена у меня умерла, — тихо сказал Георгий.
Она, поднявшись, молча постояла над ним, крупно возвышаясь большой старой головой, горестно развела руками.
— Ну что тебе сказать… Держись, парень, жизнь-то длинная… А не остановишься сам, приходи, полечим.
— Остановлюсь, — твердо сказал Георгий.
— Дай-то бог…
Сомнение, прозвучавшее в ее голосе, вызвало в нем прилив раздражения. Не слишком вежливо попрощавшись, он вышел на крыльцо больницы, закурил, постоял под навесом, глядя, как сечет грязные бугарские улицы ледяная крупа. «Врешь, милая, не стану я алкашом! В любой момент могу бросить, хоть сегодня… Я еще всем докажу — не слабак Гошка Свиридов, рано еще меня в тираж списывать!»
Он стал думать, куда идти. К Нине? Не хотелось. А больше-то куда?
И он пошел в общежитие. Очень хотелось выпить, но он перемучился, пососал валидолу, которым заботливо снабдила его старая докторша, — и не притронулся к стакану, не без тайной гордости за себя подумал: в самом деле ведь может сам остановиться, выходит, и вправду не слабак…
Пришла беда — отворяй ворота. Как обухом по голове ударило письмо Сергея. У Дмитрия Иннокентьевича при известии о смерти Ольги случился инсульт, от которого он через две недели умер.
Написал и Кент. Он настоятельно просил пока не ездить домой: Антонина Васильевна тоже плоха, начнет расспрашивать об Ольге, и наверняка быть еще беде. Просьба Кента была лишней, домой Георгий все равно не поехал бы. Увидеть комнату, в которой они жили с Ольгой, ее платья, кровать, на которой спали вместе, — это уже слишком… Да и как рассказать обо всем Антонине Васильевне?
И он поехал к Кенту, жившему тогда в Долинске, под Москвой. Даже в институт, где он все еще числился на работе, Георгий не явился, отослал Климашину заявление об увольнении. Он уже знал, что все отчеты по экспедиции сделал для него Коля, что они одобрены и претензий со стороны институтского начальства быть не должно. Климашин написал, что пока ему предоставлен отпуск, и просил при первой возможности приехать к нему. Георгий даже не ответил на это письмо и через два месяца получил заказным письмом трудовую книжку. Предпоследняя строчка в ней выглядела внушительно: «Принят на работу начальником геологопоисковой партии». Тот самый капитал, который они собирались вдвоем с Ольгой использовать в золоторазведке… Последняя строчка была самой обыкновенной: «Уволен по статье 46 КЗОТ». Что означало — по собственному желанию. И никаких отметок ни о малейшем ЧП, не говоря уж о смертном исходе…