Тяжко приходил потом в себя Георгий. Водки больше не пил, даже почему-то, против ожидания, и не хотелось. Как уехал Кент, он не помнил. Ходил по гулкому, пустому дому Сергей, готовил какую-то еду, приносил ему — Георгий, чуть попробовав, отставлял тарелки. Он целыми днями лежал на диване, помногу спал, иногда выбирался на крыльцо покурить, молча смотрел, как ненужно возится в саду Сергей. Тот иногда встревоженно оглядывался на него — Георгий отворачивался.
В субботу Сергей истопил баню, позвал его. Георгий молча мотнул головой. Сергей неожиданно твердо, почти резко сказал:
— Надо, Гошка! Ты уже черт знает сколько не мылся, запаршивел весь. Нельзя же так!
— Нельзя, говоришь? — Георгий усмехнулся. — Ну, раз нельзя, пошли.
Оглядывая раздетого Георгия, Сергей почти со страхом сказал:
— Господи, похудел-то как… Ты что, совсем не можешь есть?
— А ты думаешь, я ваньку валяю?
— Да ничего я не думаю! Но так же нельзя, Гошка!
— А как можно?
— Ну надо же что-то делать! Может, к врачу сходишь?
— Зачем?
— А затем, — рассердился Сергей, — что жить-то надо, в конце концов! А для этого жрать надо!
Георгий вздохнул:
— До чего же вы умные с вашим высоконаучным братцем… Все-то знаете, что надо, чего не надо…
К врачу Георгий не пошел, и дня через три Сергей сам привел к нему молодого рыжеусого парня с мощными руками молотобойца.
— Вот, — виновато сказал Сергей, — Валентин Александрович, мой давний приятель, очень хороший врач. Пусть посмотрит тебя.
— Здоров я, — раздраженно повел головой Георгий.
— Здоровы — тем лучше, — спокойно отозвался Валентин Александрович, присаживаясь на диван и вынимая стетоскоп. — В таком случае через десять минут к обоюдному удовольствию расстанемся.
И Георгий, решив, что так просто от них не отделаться, дал осмотреть себя.
Валентин Александрович, необычно легко касаясь его тела большими руками, не сводил с его лица упорного, жесткого взгляда и, когда Георгий хотел отвернуться, негромко скомандовал:
— На меня смотрите, Георгий Алексеевич, на меня…
И, закончив осмотр, спокойно бросил:
— Собирайтесь, через час пришлю за вами машину, поедете в больницу.
— Зачем? — не удивился почему-то Георгий.
— А затем, дорогой товарищ, хоть ты и уверяешь меня, что здоров, но поскольку ты в медицине профан, а я специалист, придется поверить мне — болен ты, Георгий Алексеевич… И даже, представь себе, серьезно.
— Чем?
— Могу объяснить. — Валентин Александрович дернул себя за ус и произнес какую-то тарабарщину из десятка непонятных слов. — Все ясно?
— Вполне, — Георгий вздохнул. — И надолго?
— С месячишко полежишь, точно, а дальше от тебя самого будет зависеть.
Сергей навещал его почти каждый день. Георгий угрюмо отсиживал с ним на скамейке в больничном парке десять — пятнадцать минут, нехотя отвечал на вопросы, провожал Сергея до ворот и отправлялся стучать в домино. В одно из свиданий Сергей как бы между прочим сообщил, что покупатель на дом нашелся, дает пять с половиной тысяч, на днях все будет оформлено, а для этого нужен паспорт Георгия.