Неочевидную эту истину Георгий понял не сразу. И понять ее помог Кент.
В тот вечер они разошлись спать, а утром разбудил его Сашка, пытаясь пальцами раздвинуть веки.
— Дядя, тань, — настойчиво сказал Сашка.
Георгий открыл глаза. Наташа виновато улыбнулась:
— Никак не могла удержать.
— Ничего, пора уже.
Георгий осторожно притянул Сашку к себе, прижался губами к его легким теплым волосам. Сашка тут же решительно высвободился.
— Кент встал?
— Он давно уже уехал.
— Куда?
— За грибами.
Георгий даже присвистнул от удивления.
— Ну и ну… Вот уж не думал. Сроду он никакими грибами-ягодами не увлекался… Один поехал?
— Да нет, с Софьей Михайловной, она у нас в институте замдиректора, — как-то торопливо объяснила Наташа. — Они рядом на площадке живут.
— Они?
— Ну да, дочь у нее еще Марина, с ними поехала.
Говорить об этой Софье Михайловне Наташе явно не хотелось, и Георгий не стал расспрашивать, подумал с запоздалой обидой: «Мог бы и мне сказать, хотя бы ради приличия».
Приехал Кент поздно вечером с десятком хилых лисичек и сыроежек, разговаривать явно не был настроен, и Георгий, все еще ни на что не решившийся, тоже молчал. Утром позавтракал со всеми и настроился было проскучать до вечера, но Кент, торопливо допивая кофе, подал запечатанный конверт:
— Поезжай в институт и оформляйся. Письмо отдашь Нестеренко, начальнику отдела.
— За меня все решил? — усмехнулся Георгий.
Кент с досадой посмотрел на него.
— Жорка, до амбиций ли сейчас? Поезжай.
— Ладно, — буркнул Георгий.
Георгий поехал и в два дня оформился на новую работу. Дали ему и место в общежитии. До сентября оставалось еще два месяца, и он спросил у Нестеренко, чем ему заняться. Тот с недоумением взглянул на него:
— А разве Иннокентий Дмитриевич не говорил вам?
— Нет.
— Странно… Мы договорились, что вы сразу займетесь математикой. А чем именно, он должен был сам сказать.
— Что же мне, опять к нему ехать? — с досадой спросил Георгий.
— Конечно, поезжайте.
Когда он пересказал Кенту разговор с Нестеренко, тот поморщился:
— Черт, совсем забыл…
— Забыл? — не поверил Георгий.
— Ну да, забыл, — с раздражением сказал Кент. — Разговор о тебе был месяца полтора назад. Извини, что пришлось лишний раз съездить.
Георгий привычно подумал было: важничает Кент, значительность свою хочет показать. Но, внимательно взглянув на него, поверил: похоже на правду, мог и забыть. И немудрено — наверно, тот разговор был лишь одним из десятков дел Кента, до мелочей ли тут…
Кент взял несколько книг, небрежно просмотрел, отмечая карандашом пункты оглавления.
— Вот это постарайся проштудировать как следует.
— Экзаменовать будешь? — с ехидцей осведомился Георгий.
— Экзамены будешь сдавать вместе со всеми, — серьезно сказал Кент.
— Тебе?
— И мне тоже.
— И строго будешь спрашивать?
— Перестань ёрничать, черт возьми! — вспылил вдруг Кент. — Да, спрошу, когда придет время, и строго спрошу! Точно так же, как и со всех остальных! И постарайся отнестись к этому посерьезнее!
— Ладно уж, и пошутить нельзя, — мирно сказал Георгий.
До сентября он в Долинске не появлялся, целыми днями сидел в институтской библиотеке и добросовестно занимался. В один из дней подумалось: «Наверно, прав Кент, для меня сейчас спасение в работе». И когда перед началом занятий появился в Долинске, Кент, оглядев его, одобрительно сказал:
— Выглядишь ты недурно.
— Вашими молитвами, сударь! — В то время в разговорах с Кентом Георгия почему-то постоянно тянуло на такой несерьезный тон. — Позвольте доложить: задание ваше выполнено полностью, можете проверить.
— Успеется, — серьезно сказал Кент.
Кент читал лекции всему курсу — было их человек двести — и вел семинарские занятия в двух группах. В одной из них оказался и Георгий. Едва ли не все курсанты были старше Кента, многие чуть ли не в отцы ему годились, и на первом же занятии поначалу явственно обозначилась атмосфера некоей фамильярности — входили после звонка, сидели небрежно, переговаривались, отвечали с улыбочками, не слишком задумываясь. Продолжалось это минут пятнадцать, а потом Кент круто натянул вожжи.