Говорил не вставая какой-то вальяжный мужчина лет сорока, налегая на басы:
— Я думаю, Иннокентий… э-э… Дмитриевич, вряд ли целесо-образно начинать с таких сложных задач. Мы ведь, сами понимаете, довольно давно уже покинули студенческую скамью и успели порядком отвыкнуть от школярских порядков. Да и вряд ли есть смысл… э-э… заниматься по-студенчески, мы ведь все-таки… э-э… люди взрослые, имеем кое-что за плечами.
— Что именно? — спросил Кент, пристально глядя на вальяжного.
— Как то есть что? — удивился вальяжный. — Опыт практической работы. Я, например, уже шестнадцать лет работаю в проектном институте, руковожу группой.
— Будьте добры, скажите вашу фамилию.
— Петухов, Василий Константинович.
— Имя-отчество не обязательно, я все равно не запомню, — с легким раздражением сказал Кент. — Дай бог с фамилиями справиться… Так вот, уважаемый товарищ Петухов, шестнадцать лет вашей практической работы меня, откровенно говоря, мало интересуют. Не сомневаюсь, что вы прекрасно справлялись со своими обязанностями все эти шестнадцать лет, но сюда вы приехали, я полагаю, для того, чтобы научиться новому для вас делу, в котором вы… ну, скажем, не слишком сведущи…
— Однако… — обиженно начал Петухов, но Кент решительно остановил его:
— Прошу не перебивать. Судя по тому, что эта довольно элементарная задачка, — он кивнул на доску, — показалась вам слишком сложной, я выразился правильно. Не думаю, что и по отношению к остальным мое определение чересчур резко. И ваши соображения о целесообразности того, что я делаю, меня также не интересуют. Так что дискуссий на эту тему прошу не устраивать, времени у нас мало. И потому… — он сделал паузу, — я вынужден потребовать от вас соблюдения элементарных правил, обязательных для всякой учебной аудитории, а именно — не опаздывать, не переговариваться, а тем более басом, отвечать только по существу и настроиться на серьезную и очень нелегкую работу… Я достаточно ясно выразился?
Группа обескураженно молчала. Кто-то позади Георгия язвительно прошептал:
— Однако молодой человек с гонором…
— А теперь продолжим, — сказал Кент.
И в другой группе он повел себя точно так же, за что многие невзлюбили его. Георгий как-то сказал об этом Кенту — он только усмехнулся и язвительно сказал:
— Ну, еще бы! Они надеялись, что все будет «как у людей» — этакие птижурчики, междусобойчики, похлопывания по плечу. Я ведь знаю — кое-кто приехал сюда просто отдохнуть годик, из семьи вырваться, погулять как следует. А их, видите ли, работать заставляют. До любви ли тут?
Через месяц он неожиданно дал контрольную. Кто-то попытался запротестовать:
— Мы же не готовились.
— А что это значит — готовиться? — спросил Кент.
— Хоть конспекты просмотреть.
— Смотрите на здоровье. Можно пользоваться любой литературой.
— Любой? — не поверил кто-то.
— Вот именно. И даже до́лжно.
— Троих нет, — сделал еще одну попытку тот же голос.
— А вот это их дело, — вежливо сказал Кент. — Вы уж о себе позаботьтесь.
Результаты контрольной оказались плачевными — четыре тройки, восемнадцать двоек, пять единиц и даже два нуля. Небрежная двойка красовалась и на контрольной Георгия.
Кент выглядел явно удрученным.
— Скверно, товарищи, очень скверно…
— А что это за оценка такая — ноль? — злобно спросил Петухов.
— Нормальная оценка, соответствующая вашим знаниям. Получите ее еще раз — распроститесь с курсами.
— Ого! — громко сказал кто-то. — А вы не преувеличиваете?
— Ничуть, смею вас уверить.
— Это мы еще посмотрим, — с улыбочкой сказал Петухов.
(Улыбался он напрасно — после второй контрольной, устроенной так же неожиданно, его действительно отчислили с курсов.)
— Не надо смотреть, — желчно сказал Кент. — Я не намерен ориентироваться на самых слабых. Тех, кто в ближайшее же время не ликвидирует пробелы в своих знаниях, будущее ожидает безрадостное. Чем дальше, тем сложнее пойдет материал, в нем вы и вовсе не разберетесь. А тех, кто на экзаменах получит двойки, до практических занятий я не допущу. Машинное время стоит дорого, и переводить его впустую нам никто не позволит.
Угроза явно подействовала, заниматься стали лучше. И все-таки перед экзаменами нервничали все. Собрались задолго до десяти, беспрерывно курили, проглядывали конспекты, словно обычные первокурсники. Георгий подумал, что в этой картине — тридцать взрослых, солидных мужчин, робеющих перед двадцатишестилетним мальчишкой, — должно быть по идее что-то комическое, но никакой комедией не пахло. Он и сам, положа руку на сердце, не мог быть до конца уверен, что все кончится для него благополучно, хотя занимался как будто не хуже других.