— Господи, какая у тебя чужая рука… Какая чужая рука…
И он тут же убрал руку, отвернулся, не зная, что сказать ей. Вера осторожно встала, ушла в ванную и почему-то заперлась. Он подумал, что надо бы пойти за ней, сказать что-то хорошее, но ничего не мог придумать. И заснул. А когда проснулся, Веры не было, на стуле рядом с постелью лежала записка: «Поехала к сестре, вернусь завтра вечером». Георгий с час лежал, глядя в потолок. Была суббота, сентябрь шестьдесят восьмого, он вспомнил, что четыре года назад в один из таких же солнечных сентябрьских дней они плыли по реке, Георгий сидел на руле, вытягивал шею, разглядывая буруны, а Ольга полулежала на носу лодки и смотрела на берег, ветер трепал завитки ее русых волос. Ему очень мешали эти завитки, он постоянно видел их, а смотреть надо было вперед — река была мелкой. В конце концов он влез-таки на перекат, не успел выключить мотор, полетела шпонка, и они решили стать лагерем, хотя можно еще было идти часа полтора… Дальше вспоминать нельзя было, потому что дальше была ночь и Ольга рядом, ее ласковый шепот: «Подожди, ребята еще не уснули», а ждать он не мог — желание было нестерпимым… Вспоминать нельзя было, но он вспоминал…
Всего какой-нибудь час понадобился ему на то, чтобы понять — с Верой он жить больше не сможет. Да и ни с кем больше… Он торопливо написал Вере косноязычное, сумбурное письмо, позвонил Нестеренко и сообщил, что ему нужно срочно уехать на неделю на Урал.
Выйдя из вокзала и оглядевшись, Георгий с невеселой усмешкой подумал: прожил здесь, считай, всю жизнь, а пойти не к кому… Память даже немногих адресов не сохранила. Почему так?
Георгий оставил портфель в камере хранения и отправился на Северную.
Издали, боясь почему-то подойти, смотрел он на два дома, стоявших рядом.
В одном он родился и вырос, но давно уже стал этот дом чужим ему, чужие люди жили в нем. Мать вышла замуж, когда Георгию было четырнадцать, сразу не заладились у него отношения с отчимом, и при первой возможности он убегал к Русаковым. Знал — там всегда приветят его, накормят, а если уж очень не захочется идти домой, и спать уложат. Всегда рядом верные дружки Сережка и Кент, а с годами все больше места в его душе стала занимать Ольга. Длинноногая девчоночка с косичками и ленточками, ставшая его любовью, его женой, его судьбой… Когда они поженились и Георгий не раздумывая перебрался жить к Ольге, мать и отчим дом продали и уехали в Краснодар. Два-три письмеца в год — вот и все его связи с той, что дала ему жизнь… Почему так? Потому ли, что все его помыслы, все силы его души были отданы другой жизни? Но ведь все-таки речь идет о матери… А разве он виноват в том, что Антонина Васильевна с легкостью заменила ему мать? Ведь человек не может жить по каким-то абстрактным, умозрительным законам, где главное — нужно, должно… Жить можно, наверно, только тем повседневным, что вокруг тебя, и странно ли, что с прочностью новых душевных связей неизбежно рвется тоненькая ниточка кровного родства…
Дома стояли рядом, теперь уже оба чужие. В том, где прошли его лучшие годы жизни с Ольгой, жил теперь угрюмый, густо заросший пегим волосом старик. Дом почти не изменился за четыре года — все так же мощно, кряжисто лезли в глаза рубленные в лапу венцы, голубели наличники и ставни, высокие ворота прямо, как часовые на посту, охраняли просторное подворье. На миг померещилось Георгию — вот сейчас откроется, звякнув кольцом, калитка и выбежит на пыльную улицу длинноногая девчоночка Оля с косичками и ленточками… Или неторопливо выйдет статная, рослая его жена, издали улыбнется, щуря светлые серые глаза. Но за воротами грубо, мощно взлаяла басом собака, рванулась, гремя кольцом по проволоке, на шаги прохожего, шедшего слишком близко от дома, тот испуганно шарахнулся в сторону, а пес стал бешено метаться и рычать. Сколько помнил Георгий, все собаки у Русаковых были добродушными лопоухими псами, неспособными не только броситься на человека, но и зарычать как следует… Да и откуда взяться злым собакам в доме, где всегда жили добрые люди?
Георгий поехал на кладбище. Могилы Дмитрия Иннокентьевича и Антонины Васильевны были, против ожидания, ухожены, буйно цвели астры, ограда явно недавно покрашена. Кто же смотрит за ними?
Он открыл железную дверцу общей ограды, присел на скамеечку. Когда они хоронили Антонину Васильевну, на могиле Дмитрия Иннокентьевича была обычная одноместная ограда. Кто же соединил их вместе? Наверно, Сергей. Но смотрит за могилами наверняка не он, ведь Сергей где-то на Севере. И не Кент, конечно, тот уже года два здесь не был… Кто же тогда? Друзья? Знакомые? Наверное… У них было много друзей, всегда с радостью приходили они в их добрый дом. А умри ты сейчас, вдруг подумалось ему, кто будет смотреть за твоей могилой? Да ведь некому. Разве что тот же Сергей раз в год заглянет…