А кто смотрит за могилой Ольги?
Он словно с разбегу наткнулся на эту мысль.
Кто смотрит за могилой твоей любви, твоей жены, твоей судьбы? Осталось ли вообще что-нибудь от этой могилы? А может, Шельма, выйдя из берегов, разметала камни, размыла землю и таежное зверье растащило кости по округе? Да нет, быть такого не может, торопливо успокаивал себя Георгий, ведь спустя год после смерти Ольги писал Звягин, что был там, соорудил щит с надписью, поправил камни. Но уже три года молчит Женька Звягин, да и то письмо будто по обязанности написано было, словно Звягин считал своим долгом отчитаться перед ним… Ничего, Оленька, скоро увидимся с тобой… Только бы Голубеву удалось пробить это дело. Наше с тобой дело. Я вернусь с экспедицией и сделаю все возможное и невозможное, чтобы закончить это наше общее дело. И будь я проклят, если со временем не появится на карте новое месторождение и прииск, названный твоим именем. Прииск «Ольга»…
Когда он вернулся домой, не было ни Веры, ни ее вещей, холодная комната неприятно резала глаз стерильным неуютом — Вера перед отъездом выскоблила ее до блеска. И — ни самой малой записки на его жестокое письмо. Ушла, будто напрочь вычеркнула его из своей жизни, даже и следов — он еще раз внимательно оглядел комнату — не оставила. А он-то, что греха таить, боялся ее слез, упреков, просьб. Ничего не будет, живи один, Георгий, как жил… А как одному жить, можно ли? Что ж, придется, видимо, научиться и этому. По крайней мере до тех пор, пока ты не будешь в состоянии что-то дать другому человеку. Иначе нельзя…
И наконец-то наступил день, когда Голубев сообщил, что план утвержден, хотя и не полностью — вместо трех экспедиций, как просил Георгий, разрешили только две. Голубев успокоил его:
— Пока и это неплохо. Если понадобится, выбьем и третью. Готовься.
Георгий в тот же день подал заявление об уходе. Нестеренко, неприятно удивленный, откинулся на спинку стула.
— Да, неожиданно, Георгий Алексеевич… очень неожиданно. Чем все это объяснить?
— Я же все написал в заявлении, — нетерпеливо сказал Георгий.
— Да-да, конечно… — Нестеренко забарабанил пальцами по столу. — Очень не вовремя вы уходите от нас. Как раз сейчас, когда мы должны получить новую машину…
— Что делать…
Нестеренко вздохнул и, прежде чем подписать заявление, просительно взглянул на него:
— Может, еще подумаете, а? Хотя бы три-четыре месяца.
— Не могу.
— Ну что ж, счастливого пути… А кого посоветуете на ваше место?
— Я думаю, Митрошина, — не сразу сказал Георгий.
— Больно уж молод, — с сомнением покачал головой Нестеренко.
— Это, как известно, недостаток временный, — усмехнулся Георгий. — А преимущество перед другими у него более основательное — он знает и умеет больше, чем кто-либо в группе.
— Ладно, посмотрим…
Две экспедиции ничего не дали. Касситерита не было. Третьей пришлось дожидаться два года. Георгий обивал пороги министерства, писал докладные, надоедал Голубеву — и наконец добился. Передавая ему бумагу с драгоценной надписью — «разрешаю», Голубев сказал:
— Это все, Георгий. Больше ничего не будет.
— Ясно.
И вот оставался от третьей экспедиции куцый двухнедельный хвостик, а касситерита по-прежнему не было.
11
На рассвете Георгий разбудил Брагина и тихо спросил:
— Идти можешь?
— Куда?
— До берега.
— А зачем? — растерянно хлопал сонными глазами Брагин.
— Я спрашиваю: идти можешь? — повысил голос Георгий.
— Могу, наверно, — неуверенно сказал Брагин, глядя на свои забинтованные ноги. — Если в сапоги влезу.
— Одевайся.
В сапоги Брагин влез. Прошелся по комнате, поморщился и доложил:
— Вроде ничего, терпеть можно.
— Пошли.
Снег за ночь стаял, пустые улицы Дьякова превратились в болото. Над головой висело обычное для северного сентября небо — низкое, темное, готовое в любую минуту рассыпаться на дождь или снежную крупу. По скользким деревянным тротуарам они добрались до берега Бугара: Георгий дал Брагину деньги и приказал:
— Сгоняй на заправку, залейся под завязку и подъезжай к складу.
Брагин с недоумением взглянул на него — он явно не понимал, что делать на складе в такую рань, — но промолчал, взял деньги и стал осторожно спускаться по крутому откосу. А Георгий зашагал к складу потребкооперации.