Вслед за слоновьей фалангой следовала конница, а за ней колыхалось целое море разноцветных плюмажей: это шли римские легионы — с сомкнутыми щитами, с развевающимися штандартами и блестящими на солнце орлами. Возглавлял шествие император Клавдий в окружении преторианской гвардии. Он медленно ехал в непривычном для себя военном облачении, а за ним тащились мрачные сенаторы и блестящие штабные командиры…
На ночь римская армия разбила лагерь на верхушке холма — того самого, где нынче располагается город Колчестер. По периметру были выставлены дозоры, и часовые мерно печатали шаг, обходя укрепления. Луна (если той ночью на небе присутствовала луна) ярко освещала многочисленные штандарты перед шатром императора. А сам Клавдий освободился от неудобных доспехов и предавался занятию, более приятному и достойному, с его точки зрения, нежели воинские подвиги. Для него вся эта поездка обернулась лишь дорогостоящим и хлопотным пикником. Должно быть, тогда он впервые отведал английских грибов. Я нисколько не сомневаюсь, что личные повара императора с самого рассвета — покуда еще утренний туман не рассеялся на эссекскими болотами — обшарили окрестности в поисках любимого лакомства хозяина. А поскольку в названии месяца присутствовала буква «Р», то Клавдию наверняка подали и свежих устриц, выловленные в бухте Пайфлит. Я так и вижу картину — как император возлежит на удобном ложе, доставленном с Палатинского холма, и с наслаждением высасывает студенистое желе из створок.
— Чудесно! — говорит он, обращаясь к Авлу Плавтию. — Гораций не обманул: на редкость вкусные устрицы… Не зря приехали.
А часовые все вышагивают под звездами вдоль границ лагеря. Они внимательно прислушиваются к привычному ночному шуму: вот громко трубит раненый слон, а из загона с лошадьми ему в ответ доносится испуганное ржание, деловито стучат молотками армейские кузнецы — пользуясь ночной передышкой, они спешат при свете факелов перековать лошадей и подправить латы легионеров. Чутко вслушивается стража — не раздастся ли какой выбивающийся из общего фона подозрительный звук? Но все спокойно, лишь осенний ветер завывает над темным холмом и уносится вниз, к топким болотам и сонным лесам. Время от времени вдалеке мелькают тусклые, призрачные огоньки — это у костерка коротают ночь изгнанные бритты. Спать они не могут и без конца пересказывают друг другу одну и ту же кошмарную историю о том, как страшные чужаки захватили холм Кунобелина.
Шесть месяцев спустя цезарь вернулся в Рим — вместе с преторианской гвардией, с блестящей свитой, слонами и богатой добычей. Из этого срока он провел в Британии всего шестнадцать дней…
Как много воспоминаний способен породить маленький кусочек красной керамики, если он «сделан рукой Севера»!
5Позже, когда я уже направлялся к Бери-Сент-Эдмундс, меня вдруг охватило непреодолимое желание еще разок взглянуть на Йорк. На мой взгляд, это самый прекрасный (и наименее испорченный) город в Англии.
Я не мог думать ни о чем другом — просто мчался на север, наматывая милю за милей.
За окном промелькнули Или, Питерборо… Затем где-то в Сполдинге меня посетило ощущение близости моря. Передо мной простирались отличные ровные дороги и голландские с виду каналы, медленно крутились лопасти ветряных мельниц, и над этой плоской землей плыли фантастические нагромождения желтых облаков, очертаниями своими напоминавшие армаду парусных судов. Вскоре над равниной взметнулся высоченный церковный шпиль Бостон-Стамп, рядом с ним — просторная рыночная площадь и спокойное течение ленивой (будто в Роттердаме) речушки… Я ехал, нигде не останавливаясь. Вперед, вперед, туда, где на холме высится старинный Линкольн с его великолепными башнями. После Линкольна старая римская дорога уходит строго на север. Она тянется прямая, как стрела, пока не упирается в Хамбер.