В отличие от своих приятелей Ремизов не был особенно пьян.
— А что такое дружба? — спросил он, в упор глядя на Лисенкова.
Тот стал загибать короткие толстые пальцы:
— Дружба деньги делает, от нищеты бережет, друзей выручает, врагов побеждает. Вот что такое дружба!
— Понятно… — мрачно сказал Ремизов и залпом выпил стакан.
Куницын закусил зубами папироску и, похлопывая по карманам, стал искать спички. Петухов поднес ему свою и, словно невзначай, спросил:
— А чья это у вашего дома стоит легковая машина?
— Кажись, инженера одного. — Прикурив, Куницын с сожалением оглядел опорожненные бутылки.
— Его что, дома нет? — не отставал Петухов.
— Намедни в командировку уехал.
Петухов сделал удивленное лицо:
— Скажи, в глухом переулке без надзора стоит машина! На ловких разуть ее — пять минут. — Он поглядел на Куницына. — А шины сейчас… Я бы, например, по рыночной цене сразу деньги на бочку выложил, вдобавок пьяным напоил. — Он провел ребром ладони по горлу. — Во как нужны скаты! Мои-то, сами видели, лысые. А дела-то — пять минут.
— За пять минут четыре колеса не снимешь, — не зная, что возразить, проговорил Куницын.
— Одному, может, и не разуть, а вдвоем: минута — и колесо у нас. Это я хорошо знаю. Сам снимал.
— Со своей или с чужой машины? — прищурившись, спросил Ремизов.
Петухов пожал плечами:
— Не все ли равно — с какой? Я говорю: дела-то — минута.
— А по-моему, разница существенная, — сказал Ремизов.
— Д-а-а, — мечтательно протянул Лисенков. — На новых скатах можно в любой город махнуть. Выбраться на лоно природы, с хорошими бабами устроить пикник. Или на рыбалку. А то за грибами всей компанией. Я люблю компанию.
— Я тоже люблю компанию, — Ремизов взял папиросу из пачки, помял пальцами. — Но не всякую.
— Зачем всякую? — засмеялся Лисенков. — Свою компанию. Я, да ты, да он, — кивнул он в сторону Куницына. — Разве плохая компания? Ребята свои…
Ремизов чиркнул спичкой, зажег папиросу и, затянувшись, тяжелым, сумрачным взглядом посмотрел исподлобья на Лисенкова:
— Я бы на вашем месте нас с Куницыным в компанию не принимал.
— Это почему же? — насторожился тот. — Вы же чудеснейшие ребята! — Он покачал головой: — Плохо о себе думаешь, Андрей.
— Я-то ладно, другие так думают, — накаляясь сказал Ремизов.
— Чудишь, — Лисенков деланно улыбнулся.
— Не знаю, кто чудит. — Ремизов вдруг достал из кармана деньги, которые занимал у Лисенкова, кинул их на стол и встал. — Спасибо за компанию, за все прочее. — Он положил Куницыну руку на плечо. — Поехали.
Они стали спускаться по лестнице. Ремизов шел в хмуром молчании.
— И кто мог подумать? — сказал Куницын, когда они вышли из подъезда. — На воровство гады подбивают.
— Так просто у них ничего не бывает, — процедил сквозь зубы Ремизов. — Хорошо, что гладко обошлось. Были бы в пивной, тому и другому в морду бы заехал. — Он остановился в нерешительности. — Что же делать? Ехать домой в таком виде? Что скажет жена? — Андрей наморщил лоб, соображая, куда бы податься. — Стоп! — воскликнул он и потянул за собой Куницына. — Поехали…
Они отправились к старому знакомому Андрея, голубятнику дяде Антону, железнодорожнику, ремонтнику вагонов. Андрей тоже держал голубей и с малых лет прямо-таки боготворил дядю Антона. До армии все свободное время проводил у него. А теперь давно уже не заглядывал, хотя жил рядом.
Андрей сидел в автобусе, вспоминая детские годы. Когда он был еще совсем маленьким, дядя Антон подарил ему пару белых как снег голубей. Помог соорудить голубятню. Вскоре голубка отложила яйца и вывела двух детенышей. Андрей из школы сразу бежал к ним. Влезал на голубятню, любовался птенцами, ухаживал за ними, кормил, не жалел денег на корм, экономя на мороженом и кино. А голубиное племя разрослось. Не успели научиться летать первые птенцы, как на свет появились два новых. Потом дядя Антон подарил ему пару крестовых. Андрей, стал настоящим голубятником. Понимал в голубях толк, ездил на Птичий рынок, обменивал их, отводил с ними душу. И душа была чистой, нежной, без пятнышка.
Андрей улыбнулся, у него поднялось настроение. Сейчас он увидит дядю Антона, этого душевного человека, который заменил ему отца. Был воспитателем, наставником и столько сделал хорошего, заботясь о нем, как о сыне. А он, Андрей, забыл его. «Что же со мной случилось? — покаянно думал он. — Может, виноват возраст? Или жена?.. У меня ведь сын. Воспитывать его надо, а я что делаю? Сам себя не воспитал. Школу пропускаю, уроки не делаю, пропадаю бог знает где. Эх, дядя Антон! Упасть бы к тебе на плечо и зарыдать, как малому ребенку. Ты бы понял меня, приласкал, как в детстве. Но я этого не сделаю. Не мальчик уже. Я только могу скрипеть зубами. А на кого скрипеть, дядя Антон, на себя скрипеть? Вот она какая штука — эта жизнь. Но я еще не упустил ее, — ожесточился он. — Еще поборюсь за нее. С собой поборюсь и с другими…»