— Значит, не вы нашли его, а он нашел вас? Разве изготовление камеры ему было нужнее, чем вам? — полусерьезно, полушутливо продолжал Попов.
— Ну, Владимир Алексеевич, помилуйте…
Попов всегда интересовался рабочими, многих знал лично, но, о ком шла речь сейчас, он не ведал.
— Кто же этот мастер? Как его фамилия? — спросил он.
— Буданов.
— Буданов?.. Что-то не припомню. Это, вероятно, новый рабочий?
— Да, он у нас работает недавно.
— Молодец! Запишем его фамилию, возьмем на карандаш.
В дверь постучали. Быстрым, легким шагом вошла Руднева и, увидев Власову, остановилась посередине кабинета:
— Вы меня вызывали, Владимир Алексеевич?
— Что же вы не закончили работу? — спросил он, указывая ей на стул. — Ссылаетесь в отчете на какие-то причины…
— На уважительные, Владимир Алексеевич, — поправила Руднева, смело глядя в большие голубые глаза Попова.
— Какие же?
— Не было хорошей камеры.
— Значит, у вас такая же история, что и у Власовой?
— Совершенно верно, Владимир Алексеевич.
— Ну, а как же теперь?
— Теперь все в порядке, — с облегчением произнесла Раиса.
— Стало быть, вас нашел Буданов и изготовил камеру? — сказал он наугад.
Раиса опешила: «Откуда он знает?»
— Нет, не он меня, а я его нашла. — И она рассказала ему историю со своей камерой.
— Значит, и Власову, и вас выручил Буданов?
— Совершенно верно, Владимир Алексеевич.
— У него какое-то пристрастие выручать женщин, — пошутил заместитель директора.
— Почему женщин? Если у него есть пристрастие, так это прежде всего к своей работе, — серьезно сказала Руднева.
В кабинет вошел Уверов, необычно оживленный, решительный.
— С приездом вас, Владимир Алексеевич! — приветствовал он Попова еще от дверей. — Извините, что опоздал: ставил опыт, нельзя было оторваться. Ну как заграница?
— Садитесь, — предложил ему Попов. — О загранице потом, Александр Максимович. Вот мы выясняем, по каким обстоятельствам не были поставлены опыты. Кстати, за границей такое совершенно исключено. У вас также есть должок. Вы тоже ссылаетесь на объективные причины.
— Причины были, теперь их нет, — бодро отчеканил Уверов.
Заместитель директора с минуту недоуменно смотрел на него.
— Так, так… Стало быть, вас тоже спас Буданов?
Уверов с изумлением взглянул на Власову, потом на Рудневу, потом опять на Попова:
— Представьте себе, он!
— Я же говорила! — оживилась Руднева. — А вы иронизируете…
— Прямо как в сказке! — Попов развел руками. — Ученые не могут поставить опыт, приходит какой-то волшебник и выручает их.
— Волшебник не волшебник, — серьезно ответил Уверов, — а мастер высшего класса наверняка.
— Где же он был раньше?
— Не все от него зависело, — начал объяснять Уверов. — Во-первых, он недавно работает, во-вторых, у него была борьба с Кочкаревым. Вы слышали о ней?
— Какая борьба? Ничего не знаю, — удивившись, заинтересовался Попов.
— Да тут, пока вы ездили за границу, была целая история…
— Какая история? Мне никто об этом не говорил.
— Теперь это дело прошлое. По сигналу, по письму рабочих, приняты меры. Кочкарев отстранен от работы, так что, наверное, не стоит снова возвращаться к этому.
— То есть как это не стоит? — возмутился Попов. — Ученые ссылаются на какие-то причины, не ставят опыты, рабочие пишут письмо, а заместитель директора ничего не знает. Что за игра в прятки?.. Я спрашиваю: у кого письмо рабочих?
— Один экземпляр у Прутикова, второй у Голубева.
Владимир Алексеевич судорожно провел по столу рукой, нащупал сигнальную кнопку. На резкий звонок в кабинет вошла секретарь.
Попов приподнялся с кресла:
— Прошу вас, попросите профессора Прутикова и главного инженера Голубева. Если их нет на месте, разыщите и скажите, чтоб обязательно захватили с собой письмо рабочих из мастерской.
Первым в кабинет настороженно вошел Прутиков. Попов протянул руку и, ничего не говоря, взял у него письмо. Надев очки, начал читать, возвращаясь к тем фразам письма, которые были подчеркнуты красным карандашом. Вошедший в кабинет Голубев не посмел прерывать чтения и присел сзади всех на первый попавшийся стул.
Дочитав последнюю страницу, Попов поднял глаза.
— Позор! — сказал он гневно. — Как можно было допустить такое? — Он остановил взгляд на Прутикове.
Тот растерялся. По тону, по голосу, каким заместитель директора задал вопрос, он догадывался, какая гроза бушевала у него внутри, к тому же он не совсем уловил, к кому относится сказанное Поповым слово «позор»: к рабочим, написавшим письмо, или?.. Поэтому неопределенно произнес: