– Надсмехаться изволите, господин эскулап? Что ж, позволительно. Однако забывчивость моего Степана спасла этому китайскому господину жизнь.
В это время руки Селезнева разматывали повязку на голове Чжоу Фана, чем‐то обтирали лоб и затылок, бесцеремонно сжимали запястье. Прилипшие к повязке волосы с треском оторвались от запекшейся раны. Больной очнулся. Доктор обрадованно зацокал и тут же поднес ко рту лежащего мензурку приторной микстуры.
Без стука отворилась дверь, в проем заглянуло Солнце – розово-золотистое, в синем платье. Все как в прошлый раз. Чжоу Фан несказанно обрадовался: все повторяется, значит, впереди еще полгода солнечного счастья.
– Меня Веньямин Алексеич послали узнать, в чем дело. – Нежная трель девичьего голоса звучала встревоженной канарейкой. – Ой, опять Федя у нас в лазарете?
– Хм, Федя. Что ж… Пусть будет Федором, раз уж прижился.
– Так в чем дело‐то? Как господам доложить? – допытывалась Глафира.
– Так и доложите, мол, Степан по дурости запамятовал отдать китайцу пачпорт и рекомендательное письмо, засим поехал на постоялый двор поздним вечером и аккурат споткнулся о вашего Федю, который лежал без памяти перед воротами. Вот и весь сказ. В больницу мы его не повезли, потому как не ведали, дозволено ли полуживых иноземцев доставлять, да и докуки с полицией иметь не возжелалось. Поэтому Степан погрузил его в таратайку, и вот – вуаля! – он снова в Новоникольском.
– Правильно поступили, Мануил Захарыч, в больнице на него внимания не обратили бы. Да и сроднились мы уже как‐то с пациентом, – похвалил догадливого директора доктор Селезнев, а потом тем же тоном поругал: – Но если бы он у вас на руках скончался? Дорога‐то неблизкая.
– Ни в коей мере. – Уверенный голос директора отбивал бодрую дробь в больной голове Чжоу Фана. – Он ни в коей мере не производил впечатления человека, готового отправиться к праотцам.
– Боюсь, ваше заключение скоропалительно, травма некислая, состояние пациента обманчиво.
Глафира давно уже покинула лазарет и, по всей видимости, доложила печальные новости хозяевам, потому что вскоре раздались тяжелые шаги Шаховского-старшего и бодрые, словно спешащие куда‐то по веселым делам, – Глеба Веньяминыча. Поохав и поцокав, господа велели оставить Чжоу Фана в лазарете и лечить от души, а на разговоры о полиции махнули рукой – как искать злоумышленника темной ночью в китайской слободе?
Снова приходила Глафира с вкусными гостинцами, поила киселями и взварами, потчевала соленьями из матушкиного погреба. В этот раз беседы складывались успешнее, Чжоу Фан вполне мог изъясняться и даже иногда отпускал шутки. Он говорил о милом сердцу Синьдзяне высокопарными чужими словами, и оттого родной край еще сильнее отдалялся, терял выпуклость и аромат, съеживался в точечку на краю сознания. Глафира понимающе кивала пшеничной головой, но ее мысли, кажется, путешествовали далеко от Поднебесной империи.
После Рождества доктор Селезнев разрешил выходить на улицу и вообще делать все, что пожелается, только не стоять на голове. Молодой княжич подарил тяжелый тулуп, ношеный, валявшийся без нужды в людской со времен тонкокостного истопника, который давно спился и отправился на погост. К тулупу прилагались валенки, в которых Чжоу Фан долго не мог приноровиться ходить, и – о чудо! – настоящий лисий малахай, точь‐в-точь о каком мечталось лопоухому караванщику. Такая невозможная, незаслуженная щедрость взывала к великой благодарности, но у бедного больного ничего не было, кроме преданного сердца, которое он не раздумывая преподнес заботливому благодетелю.
– Вы, Федя (матушка придумала называть вас Федей, у них с Глафирой так повелось), так вот, вы, Федя, будете жить у нас в именье. Хорошо?
– Не имею права. Не должен. Это слишком много доблоты. – Чжоу Фан начал усердно кланяться, сняв и прижав к груди подаренный малахай.
Глеб Веньяминыч решил, что тот отказывается от великодушного подношения.
– Бери. Носи на здоровье. Русские. Люди. Гостям. Всегда. Рады. Вы… Ты. Гость, – по раздельности, выделяя каждое слово, повторил молодой князь.
– Нельзя столько доблоты, сердце умирать, – поделился сомнениями озадаченный подданный Поднебесной.
– Будете следить за садом и заниматься китайским языком с моей супругой, Дарьей Львовной. Понял?
– Китайский язык? – Чжоу Фан от неожиданности дал петуха. – Почему госпожа китайский язык?
– Хочет изучать. Для расширения кругозора. Все. Собирайте вещички.