сына. Что-то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
— Простились... ступай! — вдруг сказал он. — Ступай! — закричал он сердитым и громким голо-
сом, отворяя дверь кабинета».
Вот так же под Бородиным Андрей закричит на Пьера. Так поступают они, эти трудные
люди, в минуты волнения, пряча от всех свои чувства. Но когда Андрей вышел, «из кабинета слышны
были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания».
А князь Андрей в это время, простившись с женой, «осторожно отвел плечо, на котором
она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло». (Курсив мой. — Н. Д.) Вот
здесь-то и проявляется его сложное чувство к жене: чужая, но своя. И как бы ни было, жалеет он ее,
хоть и старается это скрывать, так же как отец скрывает свою тревогу и боль за сына. Трудные они
люди. У Ростовых все будет наоборот: там плачут, прощаясь, и открыто радуются встрече — там все чув-
ства наружу. Но в сдержанности Болконских есть своя правота, и чувства, скрытые за этой сдержан-
ностью, не менее глубоки, чем те, что открыты всем.
Трудные они люди. Но кто сказал, что легкий человек — непременно хороший? Легкость удобна,
вот с Борисом Друбецким — легко. А с Болконскими — нелегко, особенно со стариком, потому что он
— не как все, он — сам, он — ЛИЧНОСТЬ. Этим-то и дорог, этим и побеждает нас, несмотря на все
свои причуды.
8. НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ
Преодолев первые главы «Войны и мира» с их французским языком, мы уже не откладываем
книгу в сторону. Мы входим в жизнь героев, разделяем ее и не можем от нее оторваться. Но есть стра-
ницы, заставляющие нас останавливаться и даже скучать, — на этих страницах Толстой говорит о
своем понимании истории, излагает свою философию войны и мира.
Нам представляется странным и непонятным, зачем понадобилось вставлять эти серьезные фи-
лософские главы в художественное произведение. Разве читателям и без того не ясна и не интересна
жизнь героев «Войны и мира»?
Толстой не мог обойтись без изложения своих философских взглядов, потому что он был в е л и -
к и й р у с с к и й писатель. Именно так — настоящий писатель всегда испытывает потребность не
только показывать читателю жизнь, но и объяснять эту жизнь, и учить жизни.
Особенно сильно это стремление у русских писателей. Еще Екатерина II говорила в серд-
цах, что господин Фонвизин хочет учить ее царствовать, — и это было правдой. Ломоносов, Фонви-
зин, Радищев, Державин в своих сочинениях учили простых людей, как им честно жить, а царей —
как им правильно и достойно управлять государством. Цари не слушались, но это уже не зависело
от писателей.
Литература XIX века продолжила и углубила эту традицию. Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Турге-
нев, Островский, Гончаров, Достоевский — все они своими книгами учили читателей жить. Все в той
или иной степени давали уроки правителям государства; но, кроме того, они учили простых людей
тому, что сами открыли, поняли о жизни.
Толстой в «Войне и мире» использовал огромный опыт всей русской литературы. Цель, кото-
рую он поставил перед собой, была под силу только неутомимому мыслителю: Тол стой хотел объяс-
нить читателю не жизнь одного человека или группы людей, а жизнь целого народа на протяжении по-
чти двадцати лет. Такая задача требовала громадного напряжения ума — Толстой выработал целую
систему взглядов, которую не хотел и не мог держать при себе; он должен был отдать свои мысли чи-
тателю.
О чем же думал Толстой, когда писал «Войну и мир»?
Он говорил, что в своем романе больше всего любил мысль народную— это очень важ -
ное признание.
Что такое русский народ, каков он, как связаны между собой те отдельные люди, из которых он
состоит? Кто может направлять эту массу, руководить ею, нужно ли вообще такое руководство? Ка-
17
кими силами движется история и какова роль каждого отдельного человека" в этом движении массы
людей — вот какие вопросы больше всего интересовали Толстого.
Поэтому в его романе такое множество людей: отдельных судеб и судеб человеческих коллек-
тивов; мы видим мирные и военные будни целых полков; перед нами проходят крестьяне и ополчен-
цы, партизаны, раненые и пленные солдаты, толпа московских мастеровых — судьбы всех этих людей
перекрещиваются, рядом с ними оказываются то князь Андрей, то Кутузов, то Пьер, то Петя Ро-
стов, то Наташа — ив нашем сознании возникает грандиозная картина жизни всей России в один