Вдыхая раз за разом отвратительный запах кабака на его футболке, я засыпаю. Сейчас любой его запах для меня самый сладкий. Главное, что он пришел. Прим рядом. Я не одна.
Прошло не менее часа, когда я смогла вырваться из объятий и принять нормальную позу на кровати. И вот мы с Прим лежим под одеялом, изображая, что не было никакой истерики. Я повернулась к нему спиной: люблю, когда он сгребает меня в охапку, зарываясь носом в волосы.
– Каждый раз, когда я брал оружие в руки, получалось попасть четко в цель. Ни миллиметром в сторону… Не знаю почему. Я не прилагал никаких усилий. Казалось, что даже если скажут стрелять вслепую, выстрел всё равно придется в десятку из десяти. Ты знаешь… когда я нажимаю на курок, вокруг словно всё замирает, а пуля бьет точно в цель.
Я знала, что этого разговора нам не избежать. Уж лучше пусть рассказывает про обучение в группе курсантов, чем спрашивает о моем кошмаре.
– Дэла… Скажи хоть слово, ― умоляет Прим.
– Не всё в этой жизни происходит как хотелось бы. Уж мне-то об этом и не знать. Я только надеюсь, что ты не струсишь, когда придет время делать выбор.
Мы лежим так тихо, что я слышу, как Прим напряженно сопит мне в макушку. Уверена, если бы мы сейчас мило болтали на эту тему в лесу, он отвесил бы кучу ругательств, а потом спорил о своей правоте, обижаясь, что я прямо назвала его трусом.
– Ты сегодня так старалась заплевать меня своим ядом, что так и не рассказала, что нового в школе, ― переводит тему друг.
Я не готова к словесной перепалке, поэтому не обращаю внимания на откровенные провокации.
– В школе все как с ума посходили, так активно готовятся к выпускному. Должно получиться очень красиво. Я на днях заглянула в актовый зал, там твои одноклассницы как раз декорации приводили в порядок. Мартышкин труд! Ещё ведь три недели до бала. Их огромные лилии и орхидеи из непонятно чего, тысячу раз запылятся и прогнутся под собственным весом…
– Одноклассницы? ― перебивает меня на полуслове.
– Да. Она тоже там была. В первых рядах носилась по залу, размахивала руками и растыкивала пальцами, кому и куда, что нести и где ставить. Сразу видно – папочкина кровь! ― отвечаю той же монетой на его «твоим ядом».
– Мы не виделись с тех пор, как отец отвез меня на курсы стрелков. Как она выглядела?
С какой же нежностью Прим говорит о своей Трише. Вот бы и мне найти парня, что так обо мне будет говорить. Триш одна из считанных на пальцах одной руки особ класса Примуса, кто не вызывает у меня изжогу, но я об этом никому не говорю, даже ему.
До пятого класса в нашей школе был всего один класс в каждой параллели. Наш городишко настолько маленький, что детей брать негде. Мало кто пережил эпидемию Инссанира двенадцать лет назад (у нас её называют «эпидемия Морфея»), и результат можно увидеть в наше время. Страшная хворь пришла с торговым судном из западных стран. Эпидемия распространялась со скоростью ветра и вместе с ним. Лекарство от неё до сих пор неизвестно нашим берегам. Мама рассказывала, как взрослые мучились от галлюцинаций, точно, как под действием наркотических средств: вначале, эйфория возносит тебя до небес, а потом уничтожает изнутри, в твоей же голове.
Одним чудилась природа небывалой красоты, другим люди в облике оборотней. Не каждый из пострадавших смог выдержать эти игры разума, и как результат остался душевно больным до конца своих дней. Те же, кто смог справиться с фантазиями – побочным явлением психоза, – спустя длительное время лечения и реабилитации всё же вернулись частично к реальности, но стали бесплодными. Дети в основном не выдерживали внутреннюю борьбу с собственными фантазиями и умирали от сердечной недостаточности вызванной неконтролируемыми всплесками эмоций. Другими словами – детям сложнее справиться со своими страхами. Неудивительно, будь я на месте больного в свои четыре года от роду, меня бы ещё в первые несколько дней сожрал великан, или заморил пытками тролль.
Со слов мамы, тогда все свободные руки призвали на помощь в госпиталь, так как больных было не счесть. Каждый, кто попался в мерзкие лапы эпидемии Морфея, были вынуждены бороться за жизнь со своим собственным разумом. Не было пощады ни детям, ни старикам, ни беременным женщинам. Пытки видений выматывали душу, а потом и тело своих жертв. Люди высыхали на глазах, умирали от обезвоживания и изнеможения, другие под влиянием внутренних демонов вскрывали вены и наносили увечья не только себе, но и окружающим.
Город был закрыт на карантин. Это похоже на банку, в которую ловят бабочек: ты бьешься о стенки изо всех сил, стараясь убежать от удушья, стенки прозрачные и свобода кажется так близко, но на самом деле очень далеко. Стеклянная стенка банки подобна карантину – свобода совсем рядом, стоит лес перейти, а там прямая дорога в другие края, но нет, ведь карантин запрещает выезд и въезд, и ты мечешься, словно бабочка в этой прозрачной тюрьме, зараженной страшной хворью, и есть только что надежда на Бога. Надежда, что Господь Бог всемогущий тебе предписал смерть более извращенную, нежели проиграть собственным страхам.