Он так сладко говорит о будущем, мне хочется представить себе хоть на минуту, как же хорошо будет жить в своем доме, как хорошо будет жить далеко-далеко от войны, от ран, от солдат и от смерти. Не слышать свист пуль над головой и не прислушиваться к вибрации стен после взрыва, примеряя, как далеко от тебя идут боевые действия. Я не буду больше носить это серое платье, от которого чешется всё тело, не буду ждать отвратительный бобовый суп на обед, от которого мутит, но нужно представлять изысканное блюдо, чтобы хоть как-то заставить себя проглотить. Я не буду видеть, как еле стоящий на ногах от старости сторож закапывает в братскую могилу солдат на окраине города. Я заставлю себя всё забыть. Вытру из памяти этот отрезок жизни, между днем, когда мы нежились на пляже, а я таяла от счастья в руках Джуда и до дня, когда я буду таять от счастья в его руках в нашем доме в Кепитисе.
Поддаюсь его поцелую. Застегиваю платье, потирая следы ревности на запястьях.
– Куда ты, детка? ― с нежностью спрашивает Джуд.
– Я сегодня сдаю смену. Мне нужно идти.
Уже на выходе из приемной чувство вины непонятно за что заставляет меня бросить фразу на прощание:
– Я люблю тебя, доктор Дивайс.
Всю дорогу в ординаторскую я думаю о том, как это несправедливо с моей стороны, говорить Джудину о любви. Мне сложно даже самой себе ответить на вопрос что я на самом деле чувствую к нему, я просто сказала то, что он хотел слышать: но разве это справедливо? До того как Литор превратился в адский котел, где мы вынуждены теперь вариться, я точно знала, чего хочу от него и что чувства, которые я испытываю к нему очень похожи на любовь. Но теперь… Жизнь потеряла смысл, а думать о будущем просто смешно, ведь шансы что у меня будет хотя бы завтра, уже неоднозначны, а даже если и наступит, то самое будущее, очень сложно представить каким оно будет.
Я совсем запуталась в том, что чувствую. Внутри звенящая пустота. Иногда она заполняет страхом, а иногда безысходностью, но для любви там точно места нет. Я стала часто отвечать взаимностью на ласки Джудина, только потому, что ему это нужно, так правильно, и он так хочет. Я стала его смыслом жизни. Иногда он ведет себя грубо, как сейчас, выходит из себя от ревности. Тогда мне начинает казаться, что его любовь ко мне по большей части мания. Но разве я вправе судить за чувства, когда у самой нет больше, чем чувствовать?
В ординаторской собрались девушки, приступающие к дежурству в ночную смену, нет только Триш.
– Привет. Карна, разве меня сегодня не должна менять Триш? ― спрашиваю у старшей.
Противная сестра-хозяйка каждый вечер и утро следит за пересменкой медсестер: проверяет соответствие записей в реестре смен и раздает чистые передники. Она очень злится, если кто-то опаздывает на вечернюю смену. Отсутствие Триш и взгляд Карны, подсказывает мне, что под горячую руку попаду именно я.
– Как мне надоели эти молодые девицы! Ну ты только посмотри, ― тычет пальцем в реестр смен, ― никакой дисциплины! Опаздывает каждый раз! Я видела, как она шла из общежития в госпиталь полчаса назад. Как можно было до сих пор не дойти до ординаторской?
От возмущений Карны аж стены ходуном ходят, что уж говорить об нервных слюнях, летящих во все стороны.
– Карна, не ругайся, прости девочку. Ты же знаешь, она всю жизнь ела с серебряной ложки, а тут нужно вдруг работать, да ещё и дисциплину соблюдать, ― пытаюсь свести всё в шутку, чтобы смягчить настроение злюки сестры-хозяйки. ― Я сейчас её поищу. Дай мне две минутки, ― целую её в щеку, выбегая из ординаторской.
– Ну ты и подлиза. У тебя пять минут, иначе выпишу выговор обоим! ― угрожает с улыбкой мне вслед.