Небольшая часовня на территории кампуса, где места хватает не более чем для троих, стала моим убежищем. Я каялась во всех грехах и дала обещание, что, если Господь вернет мне его живым. Я никогда больше не пойду на предательство. Я была готова пообещать всё что угодно, только бы он вернулся живой. Мои молитвы были услышаны.
Операция прошла достаточно быстро. Пули по счастливой случайности попали только в мягкие ткани, не задев жизненно важные органы, но одна сломала ребро. Теперь главное, чтобы шитые раны заживали без осложнений. Реанимация забита солдатами с более тяжелыми ранениями, поэтому Прим перевели в общую палату. Он без сознания, но это нормально, учитывая, что наркоз может продержаться до утра.
Триш не отходит от кровати Прим, всё время меняет компресс в попытках сбить жар. Как бы мне хотелось оказаться на её месте сейчас. Я украдкой заглядываю в палату под предлогом осмотра других больных, пытаюсь не привлекать лишнего внимания к себе, но ночью это достаточно нелегко, даже малейший шорох разносится эхом по всему залу.
– Я обещал вернуться, ― еле слышно хрипит Прим.
Услышать его голос после случившегося настолько волнительно, что сердце колотится так сильно, что кажется сейчас выдаст меня. Несмотря на сильный жар Прим пришел в себя.
– Ты дома! Теперь всё будет хорошо, ― склонившись над парнем отвечает Триш.
– Ты тут. Прости, что просто ушел тогда, не попрощавшись, ― слова сложно разобрать из-за тяжелого дыхания, ― боялся, что не смогу тебе сказать…
– Тшш… Тебе нужно отдохнуть. Не мучай себя. Я буду рядом, ― разволновавшись перебивает его девушка.
– Я должен сказать, ― срываясь на кашель настойчиво продолжает неразборчиво хрипеть Прим.
– Сказать, что?
– Ты знаешь… когда меня ранили, я чувствовал, как отключаюсь и думал это конец… но… было нестрашно умереть, я только жалел, что ушел тогда и не сказал тебе про поле.
– Поле? Прим, у тебя жар, ты бредишь…
– Нет. Я… Я высадил целое поле, для тебя. Тех роз… Ты помнишь? Лавандовых роз.
Затаившись в дверном проеме, сидя на полу и подпирая косяк, я пытаюсь уловить каждое слово, но не могу связать их воедино. Высокая температура держит Прим в бреду, не факт, что он вообще понимает о чём говорит. Неразборчивый разговор разбудил нескольких солдат, что с трудом уснули после выпитого успокоительного настоя. Из-за возни мне неслышно чужой разговор, приходится высунуться немного в зал.
– Их был не букет, ― из последних сил выдавливает из себя Прим, ― я высадил поле. Хотел, чтобы ты больше не боялась ходить в лес. Было целое поле цветов, но я так и не показал тебе…
– Обязательно покажешь! Ты только поправляйся. Сейчас тебе нужно отдыхать. Я сменю компресс, ты весь горишь.
Что он такое говорит? Что значит «чтобы ты не боялась ходить в лес»? Слишком мало сил для такого долгого разговора… Обессиленный Прим отключается на несколько минут, и едва вернувшись в сознание, словно одержимый бурчит себе под нос что-то невнятное, выкрикивая обрывки фраз.
– Ну почему ты споришь?.. Я говорил тебе тысячу раз, что буду с тобой всегда… Ты всё время споришь со мной… Зачем тогда пришла ночью? Как теперь забыть?
– Я не поминаю… Прим, ― ноет Триш, склонившись над головой больного с холодными бинтами для компресса в руках.
Горячка – типичное состояние после операции. Невыносимо смотреть, как покрывшийся испариной Прим мается в бреду. Мне так хочется подойти, помочь, сделать хоть что-нибудь только бы ему стало легче, не могу просто стоять и смотреть со стороны как глупая Триша только и делает, что хлопает ресницами да ахает над ним. Ему необходимо обезболивающие и антибиотик против жара, иначе он сгорит. Плевать, что моя просьба выписать в качестве исключения нужные лекарства, станет очередной провокацией ревности! Я готова бежать за помощью к Джудину, но как только заворачиваю за стеклянную дверь палаты, в разговор молодых людей включается Лукас. После ранения осколками он уже неделю живет на крайней койке от окна. Я думала поправится быстрее, но похоже ему очень понравилась гостеприимность на нашем этаже. Он возмущенно бурчит спросонья:
– Да не трогай ты его. Ты что не видишь, что он в бреду?
– Да, но…, ― растеряно мямлит Триш.