«Не годится, – подумала я. – Не успеваю. Ну и черт с ней, с книжкой. Я ведь уже решила плюнуть и не суетиться»
– Напишу и пойду обедать с евреем.
Я подумала, что ослышалась.
– Пойдешь – куда?
– В ресторан. Еврей меня пригласил.
– Что ты такое несешь, Никита? – не выдержала я. Что значит: с евреем? Ты теперь обедаешь с представителями разных народов? По национальному признаку?
– Не по национальному признаку, а по государственной принадлежности. Ну да, не с евреем, конечно, – с израильтянином. Ты ведь про мои дела ничего не знаешь, тебе неинтересно. А я, между прочим, собираюсь на гастроли. В Австрию, в Венгрию, а потом в Израиль. Что тебе привезти?
«Тьфу, нелегкая!» – сказала я про себя.
Никита, не дожидаясь ответа, продолжал:
– Евреи не только меня позвали, у них там целая программа. Этот, который в ресторан пригласил, приехал договариваться. Вообще-то это не мое дело, а Антона, но они там чего-то не поделили. Помнишь Антона?
Антона я помнила. Это был Никитин менеджер, или артдиректор, или, как это там называется... Никита называл его «импресарио». Самоуверенный и крайне, на мой взгляд, малоприятный тип. Я вообще не понимала, как с ним можно о чем-нибудь договориться. Впрочем, откуда мне знать, – может, как раз такой и нужен. Во всяком случае, судя по Никитиным успехам...
– Пойду, поговорю, узнаю, в чем дело, – продолжал Никита. – Я этого дядьку видел, он мне нравится. Слушай, кстати, у меня к тебе лингвистический вопрос. Хотя ладно, это потом, при встрече. Неохота сейчас бумажку искать. Так что с книжечкой будем делать?
– Ничего, – решительно сказала я. – Привезешь завтра.
– А почему не сегодня?
– Сегодня я занята.
– Ах да, как же, как же! Мы же теперь себе не принадлежим. У нас же теперь новая жизнь! – завел Никита, и моя хрупкая надежда на то, что он взялся за ум, разлетелась вдребезги.
– Положу трубку, – прошипела я, хотя на самом деле эта угроза не имела реального смысла. Опыт показывал, что с Никитой лучше расставаться мирно, в противном случае он мог перезванивать до посинения.
В этот раз он почему-то неожиданно быстро пошел на попятный:
– Ладно, не злись! Больше не буду. Не хочешь узнать, кто у меня ночевал?
– Не хочу, – отрезала я. – Извини, Никита, я правда тороплюсь. Увидимся завтра. Пока!
Знала бы я, до какой степени заинтересует меня этот вопрос всего через пару дней – и почему он меня заинтересует...
До Костиного приезда надо было успеть сделать несколько дел. Во-первых, домыться и высушить голову. Потом одеться, накраситься, собрать сумку, с учетом туалета на завтрашний вечер, сделать заготовки для салатов, которые я собиралась закончить у Кости на даче, там же разложить по банкам и доставить к праздничному столу. На все про все у меня оставалось около двух часов. Я энергично взялась за дело и к четырем была в полной боевой готовности.
Из зеркала на меня смотрела высокая и худая рыжая девица, весьма эффектная, зеленоглазая, с пикантными веснушками на носу, в светлых джинсах и белой рубашке с засученными, рукавами (джинсы я надела в расчете на загородную вечернюю прохладу, а в машине можно будет открыть все окна). Вполне ничего себе девица. В общем и целом я осталась собой довольна.
В четыре Костя не приехал. В половине пятого я начала волноваться, а без двадцати пять раздался телефонный звонок. Костя просил прощения за задержку и объяснял, что никак не мог ни вырваться раньше, ни позвонить. Почему- то его было очень плохо слышно.
– Не сердись! – доносилось откуда-то из неведомой дали. – Я не виноват! Только, пожалуйста, никуда не уходи, сиди дома. Слышишь? Я скоро приеду.
Дома – так дома, я, собственно, никуда и не собиралась. Я не рассердилась, – по-моему, глупо обижаться в таких случаях. У всякого человека могут возникнуть неожиданные срочные дела. У Кости с утра была деловая встреча, – что ж, значит, она затянулась. Я считаю, что деловую сторону жизни мужиков следует уважать. Хотя, конечно, сестрица моя все равно сказала бы, что я слишком многое им прощаю. Она вообще гораздо жестче меня.
В пять пришла мама и очень удивилась, застав меня дома. Мы выпили чаю и поболтали – я наконец получила возможность выговориться и в красках живописала свой утренний поход. Потом мама включила телевизор, а я ушла к себе в комнату и завалилась с книжкой на диван.
Мамин голос прозвучал так неожиданно и резко и был до такой степени не похож на обычный мамин голос, что я вскочила, как ошпаренная, и опрометью бросилась к ней. То, что я увидела и услышала, было абсолютно немыслимо. Я увидела фотографию Никиты во весь экран и услышала взволнованный голос диктора: