– ...У себя в квартире выстрелом в затылок. Пока мы не располагаем никакой дополнительной информацией. Наши корреспонденты выехали на место происшествия. Мы будем ставить вас в известность обо всем, что нам удастся выяснить...
Если когда-нибудь на суде меня спросят, что я испытала в эту минуту, я отвечу совершенно искренне: «Ужас, господа присяжные, величайший ужас». Хотя что я... какие присяжные, какой суд?..
В первую минуту мой разум категорически отказался постигать тот факт, что человек, с которым я час назад разговаривала по телефону, лежит теперь в виде трупа на полу собственной квартиры. Это был полный абсурд. Я никак не могла свести воедино два события: тот разговор и эту информацию по телевизору. Этот ужас несоответствия вытеснил в первую минуту все прочие ощущения. Я сползла на пол и застыла, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, чувствуя нарастающий шум в ушах.
Мама дрожащими руками капала что-то в две рюмки сразу. Одну протянула мне, другую выпила сама. Не знаю, что это было за лекарство – у мамы есть капли на все случаи жизни, – но после того как оно обожгло мое нутро, я частично восстановила способность соображать.
Меня мучила еще одна вещь. В последние дни в голове постоянно вертелась фраза: «Хоть бы Никита до воскресенья куда-нибудь делся!» Стоило представить себе их с Костей неизбежную встречу – и фраза эта выскакивала, как черт из табакерки. Конечно, я имела в виду: уехал, оказался бы занят или что-нибудь в этом роде.
Все равно получалось, что я накликала... Думать об этом было мучительно, и все-таки я судорожно уцепилась за эту мысль, чтоб перестать бесконечно повторять про себя: «Этого не может быть...»
Мама позвала меня покурить. Счастье, что она была дома – в одиночестве я бы, наверное, просто свихнулась. Она сделала именно то, что было необходимо: перевела мой мистический ужас в слова, разговорила меня, заставила ахать, охать, хвататься за голову – словом, делать все, что в таких случаях полагается, – и мне полегчало. Тут раздался звонок в дверь. Я вздрогнула от неожиданности и с недоумением спросила:
– Кто бы это мог быть?
– То есть как – кто? – мама посмотрела на меня с тревогой. – Костя, конечно. Ты же сама говорила...
К собственному изумлению, я начисто забыла о том, что он должен приехать.
Костя тоже явился не в лучшем виде. Под глазами – темные круги, смуглая кожа как будто полиняла.
– Я слушал радио в машине, – с порога сообщил он, предупреждая мой вопрос.
– Ну и что? – спросила я, совершенно неожиданно для себя заводясь. – Почему ты в таком отчаянии? Он тебе кто – сват, брат?
Костя глянул на меня удивленно:
– Что с тобой, Ирочка? Я не в отчаянии, хотя и радоваться нечему. Во-первых, вообще гадость. Во-вторых, я расстроился из-за тебя.
Вот-вот, вот оно! «Он расстроился из-за меня». А почему, позвольте спросить, расстроился? Выходит, он, как и все прочие, считал, что я пала жертвой Никитиных чар, и только притворялся, что верит мне?
– Почему ты из-за меня расстроился, скажи на милость? Ты что думаешь, для меня это такая уж трагедия? – продолжала наскакивать я.
Костя удивился еще больше.
– Трагедия – не трагедия, а веселого мало. Конечно, я думал, что ты будешь переживать, как же иначе? Но я не это имел в виду... Впрочем, поговорим потом. Устал я сегодня, целый день все вверх дном. И жара эта, дышать нечем... Дай мне попить и поедем.
«И в самом деле, чего я на него накинулась? – думала я, доставая из холодильника сок и минералку. – Надо взять себя в руки».
Костя с жадностью осушил один за другим два стакана, потом снял рубашку, отправился в ванную и сунул голову под кран. Минут через десять вышел оттуда и решительно объявил: «Я готов».
Надо сказать, что за последние полтора часа мне совершенно расхотелось ехать куда бы то ни было. Но когда он вышел из ванной, мотая черной кудрявой головой из стороны в сторону, отряхиваясь, как большой лохматый пес, я вдруг испытала прилив нежности. Ужасно захотелось немедленно уехать с ним вдвоем куда угодно – желательно как можно дальше от телефона, телевизора и удушающей московской жары.
В машине Костя неожиданно предложил:
– Хочешь, попробуем не говорить на эту тему? Хотя бы сегодня.
Он не уточнил, на какую, да это и не требовалось.
– Давай, – согласилась я, сильно сомневаясь, что из этого что-то получится. Я понимала, почему он так сказал. Всякое упоминание о Никите грозило превратить замечательный вечер вдвоем в вечер траура и выяснения отношений. Я сама этого боялась. Предложение «не говорить на эту тему» напомнило мне известный опыт: пять минут не думать о белой обезьяне. Хотя «не говорить» и «не думать» – совсем разные вещи, не говорить-то, наверное, и можно... Разговор наш в результате стал напоминать скольжение по тонкому льду: мы не столько разговаривали, сколько старательно обходили опасные места. Выяснилось, что налететь на них гораздо проще, чем кажется. Костя, к примеру, упомянул детектив, шедший накануне по телевизору, и внезапно смолк на полуслове, глядя на меня с неподдельным ужасом. Там, надо полагать, тоже кого-то застрелили в собственной квартире.