– Антон, можно один вопрос... Вы что, думаете – они в этом как-то замешаны?
– Я, Ира, с субботы вообще не думаю, а только за голову хватаюсь. Из-за этих гастролей драчка была. Кому, значит, Европу завоевывать. («Израиль – не Европа, – машинально отметила я про себя. – Для него, по-видимому, «Европа» означает «заграница».) Агния – знаете такую? – просто на стенку лезла. («Должок за Никитой», – вспомнила я.) У этих двоих Никита без разговоров шел первым номером. Вот я и думаю: может, их тоже, заодно с ним?.. А в то, что этот, из Израиля, Никиту шлепнул, я не верю. Нормальный мужик, хоть мы с ним и не поладили. Хотел, чтобы Никита к ним приехал... И потом – пропали-то оба!
– Понятно, – сказала я. – То есть ничего не понятно. Я позвоню. Если что-нибудь узнаю, перезвоню вам.
Я честно собиралась позвонить в Будапешт сразу после разговора с Антоном, но в этот момент у кого-то за стеной часы пробили семь. Семь часов... Что-то такое должно было быть сегодня в семь... Ну конечно! Выступление какого-то юридического начальника. Первый этап моей «новой жизни» в качестве подозреваемой завершился. Я больше не пыталась убедить себя в том, что все это не имеет ко мне ни малейшего отношения, и не пыталась спрятаться от информации. Напротив, теперь я хотела иметь ее как можно больше. Предыдущая тактика себя не оправдала, посмотрим, как будет с новой. «Позвоню потом», – сказала я себе и решительно включила телевизор.
– Сейчас вы увидите интервью, которое дал тележурналисту Михаилу Слободскому заместитель генерального прокурора России Анатолий Чекалин, – сказала дикторша. «Выходит, это не прямой эфир?» – удивилась я.
На экране появился Михаил Слободской, толстый, усатый и обаятельный ведущий информационно-аналитической программы «Неделя». Напротив него, за столом, по форме напоминавшим сплющенный посередине овал, сидел гладко выбритый импозантный мужчина в штатском. Лицо у него было скорее приятное, несмотря на профессионально-неуловимое выражение.
– Анатолий Иванович, – начал Слободской, – большое спасибо за то, что вы согласились прийти к нам. Вот уже несколько дней мы, теле- и просто журналисты, пытаемся добиться хотя бы какой-нибудь информации о том, как идет следствие по делу об убийстве Никиты Добрынина, но тщетно. Мы надеемся, что ваше выступление прорвет информационную блокаду.
Заместитель прокурора молча улыбнулся. Слободской задал первый вопрос:
– Скажите, пожалуйста, Анатолий Иванович, что вы думаете по поводу листовки с ультиматумом, найденной рядом с телом убитого?
Чекалин покачал головой.
– Видите ли, Михаил Алексеевич, это типичный пример неправильной постановки вопроса. Какая вам, простите, разница, что я об этом думаю? Вопрос не в том, верю я или не верю в существование тайных заговоров, а в том, какую роль играет эта листовка в процессе расследования. Вы понимаете меня? Кстати, даже в тех случаях, когда ответственность за преступление берет на себя какая-нибудь известная и реально существующая террористическая организация, вопрос о том, правда это или нет, все равно остается открытым. Между прочим, сегодня на Петровку позвонил человек, представившийся членом секты «Аум Синрикё», и сказал, что Добрынина убил он.
– О господи! – вздохнул Слободской. – Сумасшедший?
– Скорее всего. Так вот, о листовке. Какую роль она играет в структуре этого преступления? Не из-за нее ли преступник вошел в квартиру? Тут мы подходим к ключевому вопросу: зачем он туда вошел?
– Простите, я не понимаю, – перебил Слободской. – Вошел, чтобы убить...
– Я сейчас говорю не о цели, а о способах ее достижения, – пояснил зампрокурора. – Лично меня тут, честно говоря, многое смущает. В этой истории есть элемент абсурда, а для следствия это всегда большая помеха. С одной стороны, ряд деталей указывает на то, что действовал профессионал. Тип оружия, наличие глушителя, отсутствие отпечатков, оружие брошено на месте преступления – все вполне грамотно. С другой стороны, более традиционный вариант – подстеречь жертву на лестнице, в подъезде, в темной подворотне: Добрынин часто ходил без охраны. Входя в квартиру, убийца создавал себе дополнительные сложности. Зачем?
Я поймала себя на том, что слушаю, раскрыв рот и напрочь забыв о том, что речь идет о реальных и к тому же непосредственно задевающих меня событиях. Было похоже на увлекательный детектив. По-видимому, Слободской испытывал нечто подобное: в глазах у него зажегся огонек азарта, и он предположил, как бы включившись в игру:
– А не могло быть так, что убийство было вариантом на крайний случай? Допустим, он хотел чего-то от Никиты добиться, а не добившись, решил прибегнуть к крайнему средству. Или еще... Может, ему нужно было сначала что-то у Никиты узнать? Или что-нибудь забрать из квартиры?