«Скажите, наконец, портрет в рамке или без рамки?» – надрывался главный дизайнер.
Ко мне вся эта суета отношения не имела: шеф распорядился не трогать меня. Он щадил мои чувства, а мне его гуманизм был только на руку – я села за компьютер и стала править собственный перевод. Никто мне не мешал, никто не отвлекал. Правда, раза два ко мне подходила Лиля – одна из тех компьютерных девушек, чей разговор я нечаянно подслушала в понедельник. Та самая, которая говорила про «короткий поводок». Вид у нее был растерянный и какой-то побитый – я, грешным делом, даже подумала, что она хочет попросить прощения, тем более что вопросы, с которыми она ко мне подходила, не имели решительно никакого смысла и больше всего походили на предлог пообщаться. Хотя за что, собственно, извиняться – за дурные мысли? Она ведь не знает, что я слышала их разговор. И что мне, в конце-то концов, за дело до странностей ее поведения!
Не могу сказать, что я много наработала – мысли мои все равно витали неизвестно где. Но зато почти целый день прошел без приключений – в последнее время я научилась ценить такие вещи.
А дома меня ждал приятный сюрприз. Первое, что я увидела, войдя в квартиру, были неразобранные чемодан и сумка, брошенные прямо в коридоре. «Приехала!» – возликовала я. Маринка выскочила мне навстречу босиком, завернувшись в купальное полотенце, загорелая и веселая.
– Пришла за пять минут до тебя, – сообщила она телеграфным стилем. – Помыться, переодеться, поесть. Потом разговаривать!
Она чмокнула меня в щеку и унеслась обратно в ванную, а я пошла на кухню, где мама уже разогревала ужин. И странное дело – ведь ничего в моем положении не изменилось, и разговор с Костей продолжал висеть на сердце мертвым грузом, а все-таки стало гораздо веселее!
Через пятнадцать минут сестра появилась на кухне в моем халате, с тюрбаном из полотенца на голове.
– Сначала ужинаем, потом идем в комнату и спокойно все обсуждаем, – предложила она, усаживаясь за стол, – идет?
– Идет, идет. – Я была согласна на любые варианты.
В кухне стоял второй телевизор, маленький. Маринка, не вставая, протянула руку и щелкнула выключателем.
– Мы там слушали радио, так что, в общем, я в курсе, – сказала она. – Послушаем, что новенького?
– Давай, – без всякого энтузиазма согласилась я. – Хочешь, скажу заранее, что сейчас покажут? Для затравочки – какой-нибудь митинг...
Я ошиблась совсем чуть-чуть. На этот раз показали не митинг, а какое-то шествие с плакатами типа «Спасай Россию!». Первая часть была деликатно опущена, надо думать, потому, что слишком уж прямо подходила под какую-то там статью Уголовного кодекса. «Манифестанты перекрыли движение на Тверской улице, – сообщил ведущий программы новостей. – Милиция была вынуждена применить силу. Произошли столкновения». На экране возникла печально знакомая картинка. Чей-то истерический голос прокричал: «Братцы-менты! Вы же русские люди!» Потом все окончательно смешалось в кучу, как в известном стихотворении Лермонтова, а на экране снова появился ведущий и сказал: «Московская мэрия объявила, что не дает санкции на проведение в ближайшие дни митингов и демонстраций, связанных со смертью Никиты Добрынина. Все такого рода мероприятия будут считаться незаконными».
– Да-а, не слабо, – протянула сестра. – Весело у вас тут!
– Куда уж веселее! – откликнулась мама. – Между прочим, по другой программе скоро круглый стол на ту же тему.
– Ладно, – сказала Маринка. – Стол – так стол. Придется смотреть. Ты доела? Может, пойдем пока поболтаем?
Мы перебрались ко мне в комнату. Я по привычке устроилась в кресле, а сестра растянулась напротив меня на диване.
– Сейчас начну, погоди, дай сосредоточиться, – попросила я. – Значит, так... В пятницу вечером Никита пригласил все наше издательство на пьянку...
Я старалась рассказывать как можно подробнее, не упуская ни одной мелочи, и в конце концов осталась собой довольна. Вроде бы ничего не забыла...
Теперь дело было за сестрой. Она перевернулась на спину, закинула руки за голову и вперила взгляд в пространство. Честное слово, мне померещился запах трубочного табака. Минут пять прошло в полном молчании. Мне они, разумеется, показались вечностью. Потом сестра перевернулась на бок, приподнялась на локте, внимательно посмотрела на меня и сказала: