В течение XVIII столетия донское, яицкое, терско-гребенское и запорожское казачество было практически полностью подчинено государственной власти. Процесс этот проходил нелегко, но в итоге бывшие вольные казаки стали одним из привилегированных сословий Российской империи. В составе русской армии они вписали наиболее яркие страницы в летопись своей воинской славы, а к концу XIX века стали к тому же верной опорой самодержавия.
Источник: Никитин, Н. И. «Взаимоотношения с вольным казачеством и вхождение казачьих областей в состав России» из сборника «Российская Империя от истоков до начала XIX века. Очерки социально-политической и экономической истории»; М.: Русская панорама, 2011.
8. Разбойничество
Известия о разбоях на Руси идут из самой глубокой древности: еще святому Владимиру советовали епископы казнить умножившихся разбойников, как полагают, закоренелых и непослушных язычников. Много рассеяно сведений о разбоях в жизнеописаниях русских подвижников, например Феодосия Печерского, Кирилла Белозерского, Павла Комельского, Михаила Саллоса. Против разбоев и грабежей вооружались нередко пастыри церкви в своих поучениях. Причиной этих явлений с одной стороны служили дух средневековой отваги и неудержимая удаль: таковы разбойничьи похождения новгородских удальцов на Балтийском поморье; такого же характера выходки русских князей, которые нередко ездили на Черное море грабить купеческие суда или нападали на торговые города. С другой стороны, черных людей заставляли грабить и разбивать ближнего бедственное положение, необходимость добывания пищи и одежды, после войн и разорения от пожаров, во время голода и других несчастий. Как видно, и в старину отличались воровством и разбоями также холопы: один из древних проповедников убеждает бояр держать челядь свою в довольстве и говорит: «Аще ли не кормите, ни обувает, а холопа твоего или робу убьют у татьбы, то за кровь его тобе отвещати».
Но в старину разбои не похожи были на смелые похождения, какими отличались народные движения в более позднее время. Тогда разбои проявлялись или в виде мелкого воровства и грабежа, или не имели характера противогосударственного. При раздробленности древней Руси, разбойничьи набеги на другие области и особенно на басурманские прикрывались законным и похвальным геройством, унижением врагов своей области. В то время и само ведение войн не отличалось от разбойничьих похождений: неприятель опустошал поля в чужой области, жег города и села, тащил все ценное и забирал в плен жителей. Даже такой человеколюбивый князь как Владимир Мономах, и тот сознается о взятии Минска: «изъехахом город и не оставихом у него ни челядина, ни скотины». Что же касается новгородских опустошений и грабежей, то они, с точки зрения старины, являлись делом необходимым, подвигом высокой отваги, направленным против врагов самобытной родины.
Разбои стали усиливаться в Московском государстве после татарского нашествия, и в XIV столетии приняли довольно широкие размеры. Становится заметным, что вольные люди тяготеют к украинам Руси, имеют притоны в лесах около Оки и Воронежа и разгуливают по Волге, хотя мелькают и внутри областей. При самостоятельном развитии областной жизни, свободе переселения и перехода, в народе держался смелый дух предприимчивости, искания приключений и выгоды. Такая независимая жизнь породила сбойчатых людей в Новгороде, которые собирались толпами и отбивали земли у инородцев, а иногда и у других областей русских. Эта вольница вечевой жизни вспоила и вскормила особый тип разбойников, известных под именем ушкуйников, которые не хотели знать прав общественного союза областей и отправлялись целыми шайками для грабежа в разные стороны. Сперва ушкуйники имели целью поживиться насчет поганых немцев, разъезжавших по Балтийскому морю, или торговцев-нехристей по Волге; но потом, когда Московский князь начал стеснять вольных новгородцев, защищать торговые интересы Москвы и даже басурман, то охочие люди бросились на русские города, стали грабить московских купцов и сторонников великого князя. В XIV веке ушкуйники воевали Устюжну и Белозерскую волость, опустошали Пермь и проникали до реки Оби и до Ледовитого океана, не раз брали приступом Кострому, Нижний Новгород и Ярославль, доставалось от них Вятке и Арской земле; они грабили города булгарские, подступали к Сараю, прогуливаясь по Каме и Волге вплоть до Астрахани. Ушкуйники составляли большие шайки вроде военных отрядов, и выбирали иногда предводителей из лиц влиятельных и бояр. Они держались правила, что басурман следует убивать, а христиан только грабить, но иногда со своими собратьями поступали хуже, чем с иноверцами. При взятии русских городов, они забирали все ценное, а остальное истребляли, жгли церкви и мучили жителей, а какие поздоровее, тех уводили в плен и продавали Булгарам. Самый страшный набег ушкуйников на Кострому был в 1375 году.
Ушкуйников нельзя отмечать в собственном смысле клеймом разбойников. Их ремеслом было продолжение областной борьбы со всей ее грубой бесправной удалью; их набеги служат образцом военных действий против ненавистных областей. Однако московское правительство, которое стало распространять свое сильное влияние на другие области, усвоило другое воззрение на подобные шалости. Оно и нападение на татар стало считать за разбойничьи выходки, как видно из истории с Шевкалом и князем Александром Тверским, потому что само от татар заимствовало свою внешнюю силу. Точно также оно не могло равнодушно смотреть и на разгромы приволжских областей новгородскими ушкуйниками и на их грабежи восточных купцов, торговавших с Москвой, хотя сам Новгород рассуждал об этом явлении весьма снисходительно, смотрели сквозь пальцы на погромы от своей молодежи.
Новгородские ушкуйники служат как бы переходной дружиной народной от древних оборонителей земли русской и врагов иноземщины к составлению шаек воровских людей и казаков.
Казачество становится известным в Рязанской украине с 1444 года, но выходит наружу, когда московская сила налегла всей тяжестью на областную жизнь при Иоаннах III и IV.
Одни бежали на украины в притоны казацкие, стараясь добиться старой вольности, другие от преследования правосудия, третьи возмущены были деспотизмом московским и кромешниками Грозного. Таким образом, составлялись братские союзы из беспокойных людей, всю жизнь которых можно назвать разбоем и грабежом. Вольная разгульная жизнь, исполненная опасностей и приключений, привлекала многих охотников до свободы в казачьи круги, где предание и обычай связывали всех в одну семью и скрепляли строже всякого письменного закона.
Эти беспокойные головы по Днепру и Дону служили заставой России от набегов турок и крымских татар, впрочем, не щадили русских владений и людей. В 1578 году Крымский хан добивался в Москве, чтобы русские свели или согнали с Днепра и Дона казаков; а ему отвечали, что царь не считает этих беглецов своими подданными и приказал их предавать казням, если они появятся в пределах русских. В самом деле, сначала Москва считала казаков совершенными разбойниками и враждебными России, хотя такой взгляд был односторонен. На Волге донские казаки стали заниматься грабежом и разбоями вскоре после завоевания Астрахани, когда положено было основанию русскому господству до Кавказа. Атаманы казачьи, как и ушкуйники, грабили басурман и русских и не щадили даже царских посланников. Царь распорядился выслать войско, велел ловить воровских казаков и вешать. Так в 1577 году отправился с сильным отрядом ратных людей стольник Иван Мурашкин для искоренения разбойников на Волге: ему удалось одних казнить, других забрать в плен; но многие разбежались в разные стороны и опять скоро рассыпались по большим дорогам и перевозам. Около 1580 года ногайский князь Уруз жаловался, что казаки разбойничают в стране ногаев и даже взяли их столичный город Сарайчик, разграбили и сожгли: «не токмо что людей живых секли, и мертвых из земли выимали и гробы их разоряли». Атаманами этих грабителей были Митя Бритоус, Иванка Юрьев, которых казнили в Москве при ногайском посланце; а атаманы Иван Кольцов и Барбош ускользнули от поимки и заочно приговорены были к смерти. Но самым главным предводителем волжских казаков был Ермак Тимофеевич.