В XVII веке, перед временем раскола, неоднократно случалось, что низшее духовенство иногда целой области или нескольких уездов не хотело подчиняться своему архиерею, усиливалось освободиться не только от уплаты законных пошлин, но и от суда митрополичьего или епископского. А иногда являлись еще, до раскола, такие священники, которые проникнуты были уже явно раскольничьим духом непокорности и самоуправства, питали «гордость — высокую мысль» и презирали архиерейское благословение. Не только одно духовенство стремилось к независимости от духовных властей; того же самого добивались и миряне.
В некоторых местах, особенно в Пскове и Новгороде, иногда возникали даже открытые возмущения против суда и правительства церковного, обнаруживались явные стремления освободиться от власти церковной. Так, например, новгородцы, добиваясь независимости своей церкви, послали к константинопольскому патриарху посла, который твердил: «не хотим судиться у митрополита, просим вашего благословения, а если не благословите, то сделаемся латинами».
Во времена, предшествующие расколу, отношения духовенства к народу были совершенно иные, чем теперь. «Мир» выберет священника и напишет ему запись, что вот он должен служить «миру», приходу, так-то и так-то, без позволения «мира» не оставлять прихода, не вмешиваться в церковное хозяйство, коли «мир» не захочет, исправлять службы так, как «миру» угодно, и проч. Они, эти «миры», прямо судили на своих сходках или вечах и священников, за нарушение даже церковного порядка, священников, трактовавшихся, как и всякое другое выборное общинное лицо. Вот при этих-то обстоятельствах сделался патриархом Никон Мордвинов — человек жестокий, деспотический. Он своими поступками восстановил против себя все низшее духовенство, с которым иногда в самом деле был уже слишком строг, тяжел для духовенства. Для Никона ничего не стоило священника, за небрежность в исполнении своих обязанностей, посадить на цепь, лупить в тюрьме и сослать куда-нибудь на нищенскую жизнь.
По всем городам он обложил данью дворы священно- и церковнослужителей и просвирен. Реформы Никона были направлены на усиление власти высших духовных иерархов. Но стремясь подчинить все духовенство деспотической власти патриарха, он вместе с тем направил свои усилия на то, чтобы освободить духовенство от подчинения «мирам». Реформы Никона возбудили в себе ненависть во всех слоях русского народа. Они казались ему несоответствующими его обычаям и правам. Принцип власти, который вносил Никон в отношения духовенства к народу, был не привычен для обеих сторон и считался принадлежностью «латинства» и «папства». «Ничтоже тако раскол творить в церквах», пишет раскольник протопоп Аввакум в челобитной к царю Алексею Михайловичу, «якоже любоначалие во властех».
Восстановив против себя низшее духовенство и народ, Никон задумал исправление церковных книг и некоторых обрядов и исполнил задуманное со свойственным ему деспотизмом. Ненависть к нему перешла и на его дела; но вначале, как реформа, так и сопротивление реформе были достоянием почти одного духовенства. Большинство русского народа отнеслось к этому делу с обычным предковским равнодушием и хладнокровием, как и следовало ожидать.
Для повсеместного прекращения службы по-старому, Никон приказал по всем приходам, и городским, и сельским, отобрать старые книги. Поступая таким образом, он, конечно, имел в виду пример патриарха Филарета, не только повсюду отобравшего, но даже и сжегшего Устав, напечатанный в Москве в 1610 году.
Духовенство, страдая под жестоким правлением Никона, ненавидя его за стремление изменить прежние, более или менее братские отношения между простыми священниками и архиереями, на новые, в которых господствовала субординация, стало сопротивляться нововведениям Никона, касавшимся исправления книг и обрядов. Он же своими бестактными поступками еще более усилил это сопротивление. По его настоянию, в 1656 году собор русских архиереев проклял крестящихся двумя перстами. Это проклятие поставило дело Никона в прескверное положение. Сопротивлявшиеся нововведениям указывали, что этим проклятием прокляты все предки, которые крестились двуперстно, и в свою очередь отвечали анафемой.
Начиная борьбу с церковным управлением, староверы думали найти защиту в гражданских правителях; поэтому челобитными (этим правителям) начал раскол свою историю. Но им пришлось очень скоро разочароваться в этом, так как государство в этой борьбе демократических элементов против церковного управления приняло сторону последнего и стало жестоко карать его противников. Староверы решили, что царь Алексей Михайлович «бысть вместо царя мучитель».
Духовный собор 1666 года постановил наказывать раскольников «не токмо церковным наказанием, но и царским, сиречь градским законом и казнением». Начались гонения и жестокости.
Следствием такого вмешательства государства в распрю народа с церковным управлением было то, что мятежное движение, произведенное первоначально расколо-учителями в сфере собственно церковной, скоро перенесено было ими в сферу гражданской, народной жизни.
Протест против социального строя был сформулирован посредством истин, взятых из богословских книг; богословие было единственной наукой, известной тогдашнему русскому человеку, и нет ничего удивительного в том, что он выразил свои чувства и стремления в терминах и понятиях этой науки. Для него мало имела значения форма, в которой выльются его чувство и идеи, — главной его заботой было систематизировать свои идеи в известное учение; богословие в этом ему сильно помогло. Но как объяснить тот факт, что недовольство социальными порядками, вылившись в религиозной форме, т. е. в форме раскола, заявило, что его можно удовлетворить только возвращением к старому строю, а не указывало на что-нибудь более повое, как это обыкновенно бывает? Для разрешения этого вопроса нам надо взглянуть, в чем состояло это старое, и что стремилось его заменить.
В древней Руси, в каждой области существовало самоуправление, развивалась свободно самостоятельная жизнь, обусловливаемая местностью, племенным характером, особенным родом занятий и деятельности и т. п. С усилением централизации эта самобытная жизнь должна была сглаживаться, подчиняться общему течению и уровню. Неохотно расставались областные жители со своей самостоятельностью и свободой, со своими нравами и стремлениями и стояли в оппозиции долгое время к новому для них началу централизации. В смутное время самозванцев рушилось насильственное соединение областей; каждая область стремилась усилиться и возвратиться к прежней самобытной жизни и приобрести свои старые права. Но вот, с Михаила Федоровича и особенно с Алексея Михайловича, централизация усилилась… Но каким же образом совершился переход от древних, более свободных и гуманных порядков к московским? Был ли это естественный ход развития русского общественного организма? Ответить на этот вопрос можно только следующим образом: новые порядки на Руси появились вследствие внешнего давления татарского нашествия.
Дикий народ путем насилия стер с лица земли русскую, зарождающуюся цивилизацию; это было сравнительно легко сделать, так как она была не военной, а мирной цивилизацией. Все темные силы, имевшиеся в русском народе, пристали к татарам, восприняли их цивилизацию и, льстя и виляя перед ними, заполонили, благодаря помощи татар, русский народ под свою власть.
Побратавшись с татарами, в тени этого антинационального развития, Москва начинает собирать около себя области новгородскую, псковскую, тверскую, рязанскую, пермскую, киевскую; в Москве, оторванной от южной Руси, возникает и крепнет московская жизнь. С XV столетия, когда все другие славянские народности оживают, когда у поляков, хорватов, хорутан, сербов (лазарица) и в южной Руси начинает зарождаться народная литература, — в Москве открывается период окончательного упадка русской народности. Грамотность, просвещение, словесность, искусства, добрые международные отношения, возникшие некогда в Киеве (XII век), — в Москве погибли.
Татарам Русь обязана введением крепостного права со всеми его прелестями, установлением драконовских законов (Уложение Алексея Михайловича есть скорее произведение татарского характера, нежели славянского), заменой вечевых порядков и областной автономии — деспотизмом и господством бюрократии. Татарская цивилизация, насилием внедрившаяся в русское общество, привлекала к себе татар на службу, желая таким образом обеспечить свое существование, так как она видела недостаточность своих сил. Новые волны насилия и жестокостей нахлынули на русскую землю в XVI веке, с нашествием казанских, астраханских (Естерхан) и сибирских царей, цариц и царевен, князей, князьков и царевичей, которые, предложив свою услугу московскому царству и поженившись на русских боярышнях, сделались сберегателями русской земли, получили во владение города (Касимов, Звенигород, Каширу, Серпухов, Хотунь, Юрьев), множество сел и деревень. В этот период, по всей вероятности, и образовалась пословица: «живи, живи, пока Москва не проведала».