— Уже. Он сказал, по-русски, вот, я записал «Сюкин сан, блият», это что значит?
— Какой высший орден в Европе?
— Я не интересовался. Наверное Орден Бани.
— Ну вот. Считайте что мы этот орден получили.
Ольга прижалась ко мне и подслушивала. В этом месте она фыркнула, и укусила меня в шею.
— Шеф, вам на месте лучше видно, наши планы не меняются? Все, согласно вашему прогнозу?
— Да-да. Все строго по плану, с выходом в кэш двадцать второго.
Эпилог 3
26 августа 1991 г. 2 ч. 10 мин.
— Слушай! Тяжелый то какой, помог бы!
— Неси свой груз с достоинством, Сергей. Потому что первое правило жизни на Земле гласит — кто то несет труп, а кто то ищет квартиру номер семь, и открывает дверь. Вуаля! — я вставил ключ в дверь, повернул два раза и открыл. Серега, с телом на плечах, прошел в кабинет, нечленораздельно бурча, что вот умеешь же ты, Андрей, увиливать. Я распахнул окно.
Пятый этаж. За окном лежат арбатские переулки, и стоит испуганная тишина. Откуда то от Белого Дома доносятся звуки музыки. Не понять, то ли новый гимн, то ли еще что. Квартира у Кручины — в обычном доме крупных чиновников. Кирпичная, одноподъездная девятиэтажка с двумя квартирами на этаже. Разве что место, выдает принадлежность жильцов к высшей номенклатуре. Плотников переулок. д.13. Рядом Арбат, МИД, Гоголевский бульвар. Специфика жильцов отражается в том, что их сейчас нет дома. Попрятались за городом. А сам Кручина убрал охрану на первом этаже. Так что мы с Серегой чувствуем себя совершенно спокойно.
Час назад, в морге Сеченовской больницы, что в Марьиной Роще, нам выдали тело. Покойный одет в домашние брюки, куртку, и рубаху. На ногах растоптанные, мягкие домашние туфли. Внешне один в один с Кручиной Н.Е.
Мы аккуратно погрузили тело на мусор, которым загружен самосвал МАЗ, и не торопясь поехали. На месте осмотрелись, и принесли покойного домой.
— Ладно, давай заканчивать. — сказал Серега. Мы подняли тело в полный рост в проеме, и толкнули на улицу. И быстро, но тихо, убрались и из дома, и из переулка. Залезли в МАЗ, запаркованный недалеко от Остоженки, и поехали, закурив по сигарете.
На Зубовской площади нас остановил гаишник. Рядом с ним стояли гаишные Жигули. Напрягло то, что он один.
Я выпрыгнул из за руля и протянул ему документы, и путевку с красной полосой.
— Мусоровоз? — отмахнувшись от документов спросил гаец.
— Ну да.
— Продай водки — огорошил мент. И заметив мой озадаченный вид, почти заорал — Давай-давай. А то я не знаю, что вы приторговываете.
Мы готовились тщательно. И было очевидно, что он принимает нас именно за тех, кем нам и хотелось выглядеть. Поэтому я залез в кабину, и с задней лежанки вытащил бутылку.
— Проблемы? — спросил Серега.
— Да вроде нет.
Я подошел к гаишнику, и протянул ему бутылку «Столичной».
— Чего у тебя стряслось, капитан?
— Бля… остановил шестерку, с грозенскими номерами. А там, чуваки с автоматом. Пошел на хуй, говорят. И уехали. Выпьешь со мной? — он полез в карман.
— Подожди. — я пошел и достал стакан, а то он из горла собрался хлестать. Протянул ему. Отмахнулся от денег.
— Я по-человечески, оставь себе.
Мент махнул стакан. Заел конфеткой. Глаза у него были злые и несчастные.
— У напарника сын заболел. Он и уехал. А что я один сделаю?
— Да ладно тебе, гаи. Им еще прилетит. Не переживай.
— А если они кого гражданского?
— Ты бы уже знал — я кивнул на рацию. Он налил стакан и протянул мне.
— Не, мне еще на полигон мусор везти. Давай, наплюй. Без ментов государства нет.
— Я предам там, чтоб тебя не трогали. Ты как поедешь?
— Через Баррикадную, на Ленинградку.
— Бывай.
Сел за руль и тронулся. Ну а что, смутные времена настают.
У Беговой эстакады, мы остановились на обочине, рядом с неприметными синими жигулями-шестеркой. Опираясь задницей на багажник, стоял тот, кто еще час назад был Кручиной Н.Е. А сейчас — Герман Олегович Сатчиков. Он же Герман Сат — глава крупного Лондонского хэдж-фонда, базирующегося в Сохо.
— Ну как все прошло? — спросил он.
— Все нормально — ответил Серега.
— Письмо оставили? — он написал письмо, где признавался в самоубийстве и трусости.
— Конечно — сказал я — во внутреннем кармане куртки.
— Гм. — сказал Серега — а я оставил на письменном столе.
— Что?! Петров, вы и вправду такие идиоты?
— А че такого? Два письма — лучше чем ни одного! Никто не усомниться. Тем более они разные. Одно короче, другое длинее. — мне было неудобно. Мог бы проверить.