Когда многоголосый мат на мгновение стих, прозвучал горестный вопль:
— Там же все бухло осталось!
Адмирал взял руководство на себя. Сформировал экспедицию в составе Лени и Чачи. Им обмотали головы мокрыми платками и запустили на поражённые территории. Пит и Пост — спасательная партия! Будете их вытаскивать, если что. Оленька, держись поближе ко мне, может сгинет этот Петров там. Но сначала из двери вывалился Чача, прижимающий к груди несколько бутылок. А потом и Лёня, героично распахнувший там окно. Всем налили и неожиданно слова потребовал Ухтомский.
— Адам и Ева дрючились, нарушив волю Создателя. Но он их не испепелил на месте. И глядя на них из будущего, многочисленным потомкам ясно, что не зря они закон нарушали. А мы-то? Мы же тоже, громоздим и громоздим одно на другое, и с утра, и до самого вечера, ну пока уже все… финиш, короче, пока ни придет. Но все это не корысти же ради. Ведь не ради же рубля, на самом-то деле. Что ж мы, буржуи какие нерусские, прости меня Господи. Ведь мы же все это для того, чтобы оно как лучше, в конечном итоге вырулилось. Ну… чтобы для всех, кого мы любим. Разве не так, а? Ну хорошо, не все пупырышки с пупырышками, иной раз склеиваются, согласен. Но ведь. Пацанчики мои родненькие, ведь без слез-то я на вас и смотреть-то даже и не могу. Только без обид, ладно? Ведь это же, глядишь, и к нам Господь, ну, потом… милостив все-таки будет, а? Ведь, девчонки мои удивительные, ну что нас всех плющит и таращит по жизни? А? Ну? Ведь любовь же, в конечном итоге! Нет, я не прав разве? Так вот. За любовь.
И все кто был в этот момент вокруг выпили.
Когда я провожал Олю домой мы продолжали смеяться. Понемногу отпивали коньяк из моей фляги НЗ. Она взахлёб говорила что впервые за полгода увидела что в Союзе бывает весело. И что ребята такие славные. А я говорил что обязан ей показать, что наша страна ужасна. Но лучше её нет на планете. И вот подожди, в Питер съездим. И на Урал нужно будет сгонять, или на Камчатку. Чтоб в кожу впиталось. Запомни, Олечка-Олечка, лучше наших людей ты не найдёшь. И мы целовались, бредя по переулкам, и менты почему то на нас не обращали внимания.
Я проснулся рывком. Кто то резко сдернул одеяло. Закинув на меня руки-ноги рядом спала Ольга. Мы оба были, что называется, полураздеты. Я повернулся посмотреть, кто это, такой лихой?
Одеяло держал в левой руке крепкий мужик. Ничего такой, подтянутый и ухоженный. Пиздец ему. Я, блять, этой охране сейчас мозги вправлю. Навсегда зарекуться одеяла хватать. Аккуратно высвободился, и мягко скатился с кровати, переместившись в левостороннюю стойку. И плавно двинувшись влево. Чтоб он не успел кинуть мне в лицо одеяло. Вот сейчас он подвернётся и словит в подбородок.
— Папа! Стучатся же нужно!
Я опустил руки, отступил, и глянул на Ольгу. В одних трусиках и лифчике, заспанная, она выглядела обалденно. Повернулся спиной. Я в плавках, но не стоит ему видеть, как мой организм на неё реагирует.
Он бросил Оле одеяло, и сказал:
— Завтрак через пятнадцать минут.
Глава 37
— Во попал, — только и смог сказать я. Ольга накинула на голову одеяло как платок, не скрывающий ничего, особенно ноги, и захихикала.
— Ты это специально устроила?
Она гибко потянулась, встала и прижалась ко мне.
— Когда возвращались, я вправду подумала, что надо бы тебя с мамой уже познакомить. А что папа прилетел, я не знала. Вчера вечером его еще не было. Андрюш, пойдем, я тебе зубную щетку приготовила. Ты же у себя для меня щетку завел. Я решила, что здесь у тебя будет своя.
— О мой бог! С кем я связался, интриганка мелкая.
После процедур, пока она была в ванной, огляделся. Комната на втором этаже. Своя ванная. Комната уютная. Такая, девочковая. Телефон. Телевизор, магнитола. Отдельное, и неслабое помещение — гардероб. Какие то куклы на полке. Фоты с красивой женщиной и тем самым мужчиной. В разных местах планеты, в разные годы. Ольга смешно менялась. Из ребенка в подростка и обворожительную девушку. Насколько я узнал, фоты сделаны в Лондоне, Париже, Риме, Вене и Рио. Остальные не очень узнал. Фото развеселой группы молодежи на берегу океана, судя по всему, американской. Рядом с Мединской какой-то блондин с белозубой челюстью. Рабочий стол — рабочий. Куча каких то языковых и юридических книжек на разных языках. Пишущая машинка с латинской раскладкой. Все аккуратно, и опрятно. Хотя, может ей прислуга убирает.
Когда она появилась, и как то робко сказала — «Пошли?», я вдруг понял, что она в панике. И ничего она не планировала. То есть, скорее всего, думала подстроить, что-нибудь подобное, но как-нибудь потом. А сейчас дрейфит. Легкое платье, домашние туфельки. По её лицу совершенно не видно вчерашних злоупотреблений. Я, впрочем, тоже чувствую себя отлично.