И Гип замолкал, когда вокруг него улюлюкали пираты, когда пленник не замечал главаря, а только все задавал немой вопрос врачу: “Ты один из них? Ты не похож на них. Значит, я ошибся”. В нем все ошиблись, значит, и к Салли следовало сделаться равнодушным, как к размалеванным девкам из борделя в Бедтауне, чьими услугами Бен стал пользоваться, когда пираты решили, что доктору тоже полагается что-то платить за труды. Но Салли казалась иной…
Где-то мир опрокидывался, где-то артефакты губили планеты, где-то разломы поглощали города, и каменные ангелы рыдали. Только все это выдумки, а перед Беном хуже пропасти разверзалась реальность и сознание омерзительности собственного существования. Слезы покидали глазницы, потому что вместо чистой влаги оставался лишь липкий гной. Он сочился из глаз, выдыхался из ноздрей, его гоняло сердце. Никто не мог отличить его от крови, от воздуха, он невидимой тенью чумы стелился по земле, перелетал от человека к человеку, как смертельный вирус по имени равнодушие.
“Мне вот иногда кажется, что человек рождается почти святым, исполненным Благодати, чистым. И по мере жизни теряет ее и теряет. Сегодня я потерял последнюю ее толику… Но почему еще жив? Я должен выбрать кого-нибудь, о ком буду заботиться. Может, это поможет? Я не хочу в пропасть”, — говорил с самим собой Бен, когда ему приказали загружаться в джип. И не знал, кто в его голове твердит плавным языком этот странный дневник. Может, он уже сошел с ума? Так стало бы легче: убежать от самого себя в самый дальний уголок сознания. Проще было бы умереть, но он боялся. «Как там? “Пока дышу, надеюсь”. Вроде девиз эпохи Просвещения, а пошло все из Античности. Человек, который сказал это изначально, сидел в яме, превращаясь постепенно в едва ли человекоподобную обезьяну. И все надеялся, не желая достойно умереть. Или я что-то напутал? Впрочем, зачем все эти знания… Знай свое дело, остальное не помни, себя тоже забудь, — рассуждал тот Бен, что делался понемногу циником, тот, что не имел отношения к дневнику — единственной нити, что связывала с прошлой жизнью. — Сначала меланхолия, потом медитация о смерти, затем скальпелем по венам… Но тебе, Бен, милее яма». И он злился на себя, панически метаясь по закоулкам размышлений, которые чаще всего приходили именно в дороге, потому что в пиратских лагерях так не бывало, чтобы не хватало кому-то работы. Тем более хирургу: перестрелки с воинами племени ракьят не проходили бесследно для захватчиков, из чего следовал вывод, что не так уж силы неравны. И снова Бен занимался тем, чему его научили в университете и чему сам обучился в результате многочисленной практики, приобретенной по большей части на острове. Но считал, что такая “практика” только вредит ему: с пиратами он не церемонился, не пытался делать менее больно, не искал путей, чтобы потребовать с главарей какие-нибудь медикаменты. В целом, он никого не щадил, ни пленников, ни пиратов, словно вечно спал наяву. Им и правда владела непреодолимая сонливость большую часть времени, звенящая мухами, которые кружили в джунглях, набиваясь назойливо в рот и уши. Так что же заставило так усердно помогать Салли? Может, именно ее стоило выбрать, чтобы не упасть окончательно в бездну? Вроде откупа самому себе: вот и создание, о котором можно заботиться. И будто прочитав мысли доктора, на аванпост к вечеру из форта, что располагался в восточной части острова, пожаловал сам главарь. Вернее, дело-то у него было к командиру аванпоста — он просто пристрелил крупного индонезийца, обвинив в заговоре. Но вскоре Ваас подошел к инстинктивно съежившемуся Бену, который боялся, что его обвинят в соучастии, но речь пошла о другом:
— Ну что, у***ще, сколько лет, сколько зим, хе-хе. Соскучился? Да, приятель, здесь контингент не тот, что там у тебя. Вот видал, а? Я им добро делаю, бабло плачу, ширево даю и шлюх. А они - заговор! О***ли совсем, а? И ни*** не втыкают, что без меня разбегутся не хуже тараканов. Рыжих мерзких тараканов! Так и бывает… Ты им добро, они тебе зло. Потом ты им зло в ответ — сразу ты во всем виноват, ты плохой. Так все и живут, все эти уроды, которые называются твоей семьей, друзьями и прочей ***ней. Безумие, гребанное повторение бессмысленных действий. Но ты-то поумнее, а, одноклеточное? Короче, я к тебе, да-да, прямо к тебе с деловым предложением. Помнишь ту дуру с южного аванпоста “Верфь Келла”? Хе-хе, кажется, этого Келла я когда-то прикончил… ***! Не суть, я о другом! — точно остановил себя главарь, осклабившись.
“Он говорит о Салли!” — вдруг понял Бен, ощущая, как холодеют пальцы, а под сердцем неуютно гнездится тоска.
— Так вот, — продолжал главарь. — Я решил, что будет весьма расточительно, если она околеет после очередной нашей… небольшой “игры”, а ты весьма ловко достаешь, как пескариков, покойников с того света. Короче, буду приглашать тебя поглазеть на пытки, потом будет тебе работа, ну, подлатать ее слегка. Все-таки эта девчонка - подарок мне от Хойта. Нехорошо подарками босса разбрасываться, как считаешь? ***! Гип! Если я что-то спрашиваю, почему нельзя сразу ответить? Совсем о***л тоже? Теперь ты моей милостью пренебрегаешь, ***?!