— Да я уже заметил, что здесь сплошная проверка теории вероятности, — невесело усмехнулся Гип, на что лицо Салли вдруг снова покрылось непроницаемой маской деланного безразличия и почти снисходительности: то выражение, с которым она сумела все поведать о себе, значит, снова речь должна была пойти о той жизни до продажи в рабство:
— Там тоже была, Бен. Маньяк в подъезде, вор в подворотне, неплотно закрытый люк на улице, дерьмо в дешевом кафе, химический завод недалеко — чем не проверка? А в последние годы Детройт вообще чёрти чем стал.
Бен неловко замолчал, когда Салли опустила пониже голову, делая вид, что нет в жизни важнее занятия, чем оттирание пятна с очередной красной майки — видимо, обстирывала весь аванпост. В конце концов, женщины там не только постелью отрабатывали свой хлеб. Что доводило Бена до безотчетного ступора — такие порядки существовали не только на острове, здесь же в своей гротескности они просто лучше просматривались для таких вот близоруких к окружавшему миру, как он.
“Тогда я понял, в каком примерно районе жила эта девочка и задумался, а изменилось ли хоть что-то для нее? — делал доктор запись в несуществующий дневник. — И этот остров — нигде и всюду, как расплата за нашу несвятость”.
— А еще я здесь майки крашу по трафарету! — улыбнулась радушно Салли, отчего солнце заиграло на каждой ее озорной веснушке. Может, именно из-за них не нашлось на нее покупателя. А к лучшему или к худшему — кто скажет?
Бенджамин чем больше знакомился с ней, тем меньше понимал, кто смеет ей причинять вообще боль. За что?..
— Пиратские? — поддерживал беседу доктор.
— Ага! — энергично закивала девушка, поднимаясь и вскоре выплескивая воду из таза, развешивая белье на проводе, продолжая. — Привозят самые дешевые с большой земли… Вообще сюда товары привозят, ты же заметил, что тут ведь все есть: и чай, и сахар, и мыло! Косметики только нет, не для кого.
Она явно храбрилась и пыталась находить даже в этом средневековом строе свои положительные стороны.
— Ну… Кое-чего явно не хватает, — не забыл напомнить Бен, обращаясь громким голосом как бы к собеседнице, а на деле доводя до сведения пиратов, что надо бы добыть побольше необходимого всем товара. — Антибиотиков, например. Часто слишком использовать приходится.
Главарь, деловито обсуждавший что-то на причале с наемниками Хойта, прибывшими с южного острова, на миг и правда обернулся, но махнул рукой, однако Бен понял, что его услышали. В этом содержалась его небольшая власть. Да и вообще он, почти как воин, владел жизнью и смертью, но в ином ключе.
Салли все еще улыбалась, даже присутствие Вааса ее не пугало, она оживленно отвечала:
— А я вот беру трафарет и краску и рисую череп белый… Недавно баллончик граффитера нашли! Это весело! — отчаянно доказывала она себе, но запиналась. — И помогает… Отвлечься.
Внезапно донесся грубый прокуренный голос проходившего мимо караульного:
— Эй, Гип, не особо лезь к шл*шке Вааса, а то еще прострелит тебе башку или что пониже…
Ему вторил другой пират, расхаживавший в красных шароварах, поглаживавший свежевыбритый череп с татуировкой и поигрывавший ножом с видом маньяка:
— Хе-хе, или подвесит за это “что пониже”. Помнится, одного ***ого ракьят так и казнили на днях.
— А вопил-то! Как паршивый кот, воин на***. А-ха-ха! — разразились хохотом несколько пиратов.
Салли примолкла, точно пришибленная, только молча с озлобленным упорством довешивала белье, и читалась в ее движениях ненависть к каждой поганой тряпке. Бен стоял, словно соляной столп, не зная, как снова отогреть, вернуть ту лучистую, практически по-детски чистую улыбку на лице девушки. У доктора на душе скребли не кошки, а существа более неприятные, нематериальные, черные, теряющиеся очертаниями голодных теней:
“Они называли ее самыми гадкими словами. Боюсь, что и не одни они посмели бы применить такие эпитеты к бедной девочке, будто она сама выбирала такую судьбу, будто выбирала, где родиться. И что она могла? Вечно сопротивляться Ваасу? Убить себя, чтобы не выносить все это унижение? Как будто за грехи отцов всегда расплачиваются дети. А мы никогда не видим их, этих детей, а если видим, то брезгливо отворачиваемся. Откуда берутся все эти неблагополучные семьи? И почему мы смеем называть себя цивилизованным миром в таком случае?”.
***
Но в голове Салли мучительно кипели иные мысли, ее не интересовала судьба казненного ракьят, ее не шокировал жесточайший способ казни. От пиратов она ничего не ждала, никакой милости к врагу. А вот Бен… Помнится, в детстве, лет до двенадцати она еще читала книги, робко надеясь однажды вырваться из того мрака, в котором родилась. С годами, по мере прогрессирующего алкоголизма и игромании отца, мечты юной девочки таяли, сморщивались, как пожухлая осенняя листва. Потом еще появился некий Алекс, которого она вспоминала с не меньшим отвращением, чем отца, и надобность в книгах вообще отпала. Но из далекого хрупкого детства она все же сохранила в памяти несколько сказок Андерсена. Две самые яркие засели в душе, как разноцветные мозаичные осколки: “Русалочка” и “Девочка со спичками”. И вот теперь, глядя на Бена, девушка отчетливо видела его — неведомого принца с затонувшего корабля, вот только она не являлась прекрасной русалкой-спасительницей. Ей жизнь отвела роль героини второй сказки, которая прокручивалась и прокручивалась в ее голове: вот идет замерзший босой ребенок прямо по снегу, пытаясь продать в канун радостного праздника спички. А вот Салли, она вспоминала, как сидела лет в десять в канун Рождества в коробке, греясь с блохастыми щенками доброй дворняги, потому что отец нажрался в стельку с компанией таких же мужланов, так что о возвращении домой не шло и речи — она уже тогда четко понимала, что это опасно.