Падал мокрый снег, словно мелкие колкие кружева, пронизывал ветер, не спасал шарф и порванные перчатки. Хотелось плакать, но от слез сделалось бы еще холоднее. И мимо нее шли люди с подарками, сотни разноцветных коробок пронесли мимо нее. Она вспоминала сказку и хотела в ту ночь так же замерзнуть насмерть и отправиться к тем, кто ее ждал и любил. Кто-то же ее любил! Ведь не бывает так, чтобы никто! Это слишком нечестно!
Душа ее кричала, но небеса молчали, не пуская к тем, кто ее любил.
Пойти к ним казалось просто — лишь отделаться от этого измученного тела.
Но потом вдруг девочка испугалась, вскочила, заставляя себя не спать, потому что равнодушная радостная толпа с разноцветными обертками в руках уж начинала смешиваться с лихорадочными снами. Тогда ее приютили соседи, она сама позвонила к ним в дверь, ее пустили в дом, они же подали даже судебный иск, но дело почему-то развалилось, отца не лишили родительских прав. И замкнутый круг продолжался, повторяясь чередой бессмысленных кошмаров.
Порой Салли корила себя за эту малодушную жажду жить, вырывать зубами даже сухие кости, даже случайные минуты, но понимала, что эта нечеловеческая любовь к жизни — единственное, что спасало ее с момента прибытия на остров. И все бы ничего, она даже к Ваасу начала понемногу привыкать, но тут появился прекрасный Бенджамин с его неземным великодушием, его утонченной красотой. Несмотря на условия на острове он всегда оставался довольно чистым и опрятным, а элегантно очерченные его губы изрекали плавные речи. И кто она по сравнению с ним? Русалка с рыбьим хвостом, который страшно показать. Да только морской Ведьмы не находилось, чтобы даровать пару стройных ног, а голос у Салли отнял Ваас: девушка сорвала его от пыток, из-за которых или благодаря которым и узнала, что мир населен еще такими инопланетянами, как Гип. Но кто она на его фоне?
Салли мучилась, доктор считал, что она злится на пиратов, которые обзывали ее неприятными словами, но высказывания пиратов не ранили ее, тревожило иное: “Бен тоже жалеет меня. Я жалкая… Жалкая! Только из жалости он может проявить ко мне симпатию. Как это мерзко — быть жалкой. Да лучше быть злой, остервеневшей, но я именно жалкая, бессильная. Бен… Ты такой же, как Ваас. У него просто свое понимание жалости было, видимо”.
***
Салли слегка вздрогнула, Бен недовольно проводил взглядом караульных, которые еще перекинулись парой пошлых жестоких приколов относительного того места, за которое они подвесили воина ракьят. Да плюнули в сторону Салли, глянув предусмотрительно на Вааса, который все еще решал какие-то дела с представителями Хойта, не возжелавшего на этот раз покидать лично свою крепость.
Бенджамин же побагровел от гнева, сжав кулаки. Вновь хотелось ему убить главаря, и вновь ему делалось жутко от того, что могли бы совершить с ним и Салли прочие пираты. Замкнутый круг бессилия обручем боли сдавливал голову. Любая, даже самая бесполезная, безнадежная борьба, в сто раз лучше бездействия и априорного признания проигрыша.
Зато Салли пожала плечами, снисходительно вскидывая брови, всем своим видом пытаясь успокоить доктора:
— Всегда они меня так…
— Выродки! Зверье! — негромко шипел Бен, а правая рука его будто ощупывала воздух в поисках скальпеля — единственного доступного ему оружия.