Оглушало перестукивание пальм, точно планировали побег, передавали шифровки азбукой Морзе. Скрежетали волны, утягивая рыхлый песок, у причала бились два ржавых катера, да не насмерть, да не на винтах заглушенных моторов, а так — борт о борт. И казалось, что острова нет, что он провалился, как в могилу, в дыру на чертеже мира, проделанную нерадивым учеником на контурной карте, у которого все реки текут в обратную сторону. Как время здесь в возвращение поры древних чудищ, одним из которых был Ваас. Ну, а свита его — мелкие бесы, лешие да водяные. И над «златом чах» Кощей по имени Хойт, почти такой же бессмертный. На каком дубу, в каком звере только спряталась заветная иголка?
Но это все сказки, а быль сонно стояла на краю причала, мешая Бену задремать до рассвета. Он-то, в отличие от многих, все еще не желал пробовать наркотики, из-за чего ему требовался сон, как обычному человеку, а пираты, видно, становились зомби.
Тревога мешала читать, ноющая, нудная, привычная. Только вода у причала шевелилась, словно живая, в соленых изгибах снова маячили тени хищников. Бен видел их отчетливо даже ночью, даже в свете фонаря, они приближались к причалу, а вот пират, кажется, не смотрел на воду, все больше высматривая возможную активность противника.
«Акулы! Окликнуть его, что ли? Да ну еще… Видит, наверное», — неуверенно встрепенулся доктор, глянув на ненавистного спорщика, который по всем признакам не видел, что вокруг пристани кружат две или три мощные челюсти, и все еще стоял беспечно на самом краю, неизвестно, на что рассчитывая.
Джунгли гудели тревожным ветром, Бен встал с места, глубоко вдохнув, в нем будто двое боролись: «А, ну и пусть. Сам виноват, если его сейчас покусают или вообще съедят, я посмотрю и не буду рисковать. Но если не совсем съедят, то тебе, Бен, не выспаться, накладывая швы. Хотя с чего ты решил, что акулы прямо так нападут?»
Довести глубокомысленный спор с самим собой до конца не удалось, потому что вода возле причала, как раз там, где стоял любитель пари, вспенилась, и из нее, словно Кракен, выскочила, поднимая пенные брызги, огромная рыбина с не менее огромной челюстью и двумя рядами загнутых зубов.
Рассмотреть ее не удалось, да и желания не возникло, потому что тело как-то само дернулось вперед, длинные руки схватили пирата за плечи, дернув резко назад, подальше от края.
Чудом двое повалившихся навзничь мужчин не скатились в воду, прямо в пасть к хищным рыбам. Бен только видел, как щелкнули челюсти погружавшейся обратно в воду акулы, как розовела ее беловатая в пятах глотка, а ошметки мяса, застрявшие между зубов, уже дорисовало воображение, взыгравшее в потрясенном разуме.
Удар о доски причала немедленно отозвался жгучей болью между лопатками, а нежданный груз сверху вообще не позволял вдохнуть, из-за чего потемнело в глазах.
Пират отчаянно бранил все на свете, очевидно, тоже немало опешив, взмахивая руками и ногами, не выпуская дробовик, с которым охранял свой пост, может, думая в первый миг, что его атаковали со спины, потому Бен получил ощутимый тычок локтем в грудь. Доктор на автомате что-то бормотал, дабы его опознали как своего, тем временем уже сбежался народ, решив, что и правда снова ракьят нападают. Но как только все поняли контекст произошедшего, разошлись по старым местам.
— **ые идиоты! К воде близко не подходить. Особенно ночью, — только вкрадчиво бросил невозмутимо главарь, удаляясь снова в штаб.
Спасенный из чистой филантропии пират-спорщик тоже резвым кузнечиком вскочил, как будто и не грозила ему опасность пару секунд назад, впрочем, при такой жизни предотвращенный несчастный случай не рассматривался как нечто, заслуживающее внимания и пребывания в долговременном шоке.
Ведь это Бену не повезло приложиться спиной о жесткое облупленное дерево, так что доктор так и остался лежать, неуверенно перекатываясь из стороны в сторону, не в силах перевернуться хотя бы на живот, чтобы подняться. Казалось, что воздух поступал в легкие по засоренной шершавым сахаром соломинке для коктейлей. Только и оставалось, что какое-то время глядеть на водопад звезд, который смешивался с рябью в глазах, рассыпавшейся бессовестными плясками незримых призраков, что вставали еженочно, ежечасно, неупокоенные души сгинувших в зеленых могилах, черных дырах природы.
Доктор сглотнул, пытаясь отползти подальше от воды, ему все еще чудилась огромная пасть акулы — жадный рот, которого больше мозгов в покрытой гладкой влажной кожей голове.