Бен невольно отчетливо вспомнил подвал Бака… Вот уж где он отбросил всю свою нерешительность, вот уж где планы побега не просчитывались с объяснением теории вероятности. Он просто хотел выбраться любой ценой. И вспоминал, как ощущал почти суицидальное отвращение к себе в тот проклятый вечер за то, что ради побега поддался поцелую, позволил стянуть с себя одежду… Нет, Норе он не мог это все рассказать, боялся, будто был в чем-то виноват.
Ночь тянулась медленно, уныло. Говорить больше не хотелось.
— Слушай, я устал. Давай спать уже, — оборвал доктор сухо, подкручивая рычажок лампы, пока Нора развертывала засаленный матрац. Женщина не строила из себя недотрогу, и только лишь поняла, что доктор действительно не посмеет приставать к ней без ее согласия, позволила в его приезды на аванпост делить одну подстилку со словами: «Ну, мы же не звери. Мы все люди».
Доктору хотелось думать, что люди, все вокруг люди, даже тот сброд, который окружал его. Только почему некоторые из них делалась монстрами, а другие почти признавали за собой роль рабов или, еще хуже, — вещей? Что за недуг поразил их, что за демон вселился?
Ночь длилась безразлично, нудно, без сна с мыслями о том, как там Салли. Раньше вот засыпал спокойно, подлечив ее. Хотя какой там, раньше вообще содрогался от шока! Это в последнее время стал спокойным, холодным, сломанным. А вот появилась Нора и точно вознамерилась обратно собрать черепки, отреставрировать.
Бен думал, что наверняка немедленно заснет, но в итоге глупо, как в детсаду, считал сначала овец, затем то ли каких-то тропических птиц, то ли летающих крокодилов. В итоге он намеренно открыл глаза, всматриваясь в темноту, отметая бред, посланный духотой, нащупывая неизменную спасительную фляжку с водой, отпивая немного и выливая на лицо.
Нора вздыхала негромко рядом, изредка отгоняла надоедливых мошек. Молчали. Не слышали друг друга.
Бен даже злился на это молчание. Рядом лежала красивая женщина, не его. Он вдыхал слегка пряный запах ее пота, видел, как лилово-бурое платье облепляет грудь, которая выделялась в темноте манящей колеблющейся линией… И снова какой-то бес в нем — или просто желания плоти — нашептывал, что он имеет право сделать со своей рабыней все, что пожелает, что никто его не осудит, если он уподобится главарю, не спрашивая ее разрешения. Разорвать это платье, обнажить ее прекрасное тело, впиться пальцами в кожу, а зубами в шею… Достаточно попробовать, перешагнуть черту невозврата, и даже совесть перестанет грызть. И будет все дозволено, потому что ничто не истинно. Только каким потом станет? Скорее всего, возненавидит себя, и решит причинять еще больше страданий за собственную расколотую судьбу и личность. Прямо как главарь…
Бен стиснул зубы, неуютно поерзал, хрустнув позвонками затекшей спины. Нет, он решил оставаться человеком, из последних сил цеплялся за это звание. Чтобы охладить свой пыл, он уходил в ведение несуществующего дневника, кажется, немного лгал самому себе: «Я отчаянно думал над планом побега для нас, всех нас. Нам бы помог сигнал бедствия или хоть корабль. Но ко всем средствам связи и прочим важным вещам меня не допускали. Я даже получал деньги, признаться, не самые плохие деньги, но жил на правах раба, ну… чуть более свободного, но раба. Хотя они знали, что лучше меня не мордовать, все-таки каждый из них мог оказаться ранен в перестрелке. Меня и правда не мордовали, чего не скажешь о Салли. Удивительно, что после всего, что с ней творил Ваас, она не становилась отупевшей или обезображенной. Очевидно, свой „трофей“ он предпочитал не ломать до конца. Но меня все больше угнетала мысль, что он воспринимает ее как вещь, не более того. Может, в какой-то мере и берег ее, но как вещь, которая при поломке легко выбрасывается на свалку. Признаться, такое отношение к людям свойственно не только психопатам-главарям. То, что у него психопатия на фоне наркомании, я понял сразу. Что творилось в голове Салли, я понять не мог, хоть и подозревал, что она тоже уже распрощалась со здравым рассудком».
Бен задремал, сиротливо уткнувшись в плечо Норы, в полусне успокоено думая: «Жить по совести — нервов не хватит, а по зависти — зачем вообще? Так что, лучше с оголенными нервами, но по совести».