Выбрать главу

В том же стихотворении написано: «Сейчас все это странно, звучит все это глупо…» Сейчас — странно и глупо, но это не значит, что тогда это было так. Вот жутковатое стихотворение, посвященное Виктории Левитиной (одной из тех московских девушек, из-за которых Слуцкому разонравилась харьковская Н.), — она опубликовала это стихотворение в 1993 году.

         Последний из энкавэдэ
В тот день к чекисту номер один, Последнему из энкавэдэ, Пришли и сказали — кончай и иди. Спасибо, товарищ Авдеев!
Он — дверь на замок. Залил сургучом. Простился с конторой своею. Пойдем, ну что же! А что ж, пойдем. Пошли, — решает Авдеев.
О горечь профессии, где тишина Условьем задачи дана, Где дают ордена и можешь быть рад — Но забудь за что, говорят!
Мы души закатывали, как подол. Нам ногти заламывали до локтей, Чтоб в синеньких книжках будущих школ Не было нас для наших детей.
Но памятник свой отводить на слом И знать, что не будет других, И руки его за спиной крестом На славу твою легли.
И я поцелую тебя, брат, Пред тем, как тебя расстрелять! ........................................
И дал заряд, чтобы он, гад, Законов не смел нарушать.
Было свершенье всех концов И начало любых начал. А он, в две горсти собрав лицо, На доброй земле стоял.
Жестокому поколенью конец! Железному веку конец! Иди один навстречу луне — Как сметана, свежей луне.
Трава, трава, трава-мурава, Трынь трава. ..................................
И он рядом упал, шепча слова, Кое-какие слова.

Это — одна из самых цельных и систематичных попыток объяснить террор. Речь идет о смене миров — революционного, экстремистского, можно даже сказать, бонапартистского на нормальный, человечный, человеческий. «Жестокому поколенью конец!» Революционеры-разрушители уходят, чтобы дать место строителям, они согласны даже на то, чтобы погибнуть от рук строителей. Вписанность собственной гибели в дело революции принималась и понималась всеми поэтами «содружества».

Павел Коган писал: «Я говорю: Да здравствует история, и головою падаю под трактор!» Наровчатов формулировал романтичнее: «Пускай безымянные наши кресты // Покажут дорогу другим…» Кульчицкий славил «Котовского, за день до смерти тело свое гимнастикой мучавшего». Если никто из них и не знал высказывания Розы Люксембург: «Революция — единственный род войны, где победа приходит после целого ряда тяжелейших поражений», то мысль их развивалась в этом же направлении, странном для современного сознания. Недаром Михаил Кульчицкий в последнем своем стихотворении написал: «…не до ордена, была бы Родина с ежедневными Бородино». Родина для него, как и для других поэтов «содружества», была синонимична революции.

Что же до «Бородино», то и Кульчицкий, и Слуцкий, и Коган учились в школе по учебнику марксиста Михаила Покровского, в котором Бородино расценивалось не как победа русской армии, но как поражение, после которого пришла победа. Любопытно, что Борис Слуцкий, прошедший войну, смягчал категоричность формулировки своего погибшего друга. В фильме «Застава Ильича» снят поэтический вечер в Политехническом, где выступают самые разные поэты со своими стихами; Слуцкий же читает стихи своих погибших друзей, Когана и Кульчицкого. Он читает «не до ордена, была бы Родина, пусть хоть сто Бородино!». Погибший на войне поэт может выкрикнуть накануне гибели «с ежедневными Бородино», имеет на это полное право; он, уцелевший, выживший, такой ответственности на себя взять не может. Помимо этой причины, была и еще одна: у Слуцкого менялась идеология. От готового к своей и чужой гибели «робеспьериста», от «якобинства» он переходил к гуманизму, к тому, что иронично называл «гнилым либерализмом».

Однако же отправная точка «Последнего из НКВД» — в том, что революция заканчивается, начинается та жизнь, в которой нехорошо, неправильно ругать обыкновенных людей мещанами. И этот подход остался у Слуцкого навсегда. Удивительным образом это высветилось в «Несвоевременных размышлениях». Это стихотворение, тогда ходившее в списках, цитировал Эренбург в своей первой критической статье о поэте: