Арун Гиридхари пришел в комнату ссасуа, когда тот лег в кровать, намереваясь уснуть, так как данный срок (отделяемый согласно колохода на Велесване) Ури указал как время отдыха. Лишь открылись внутрь комнаты обе створки, и появился негуснегести в золотисто-голубой утаке и паталуне, Камал Джаганатх мгновенно вскочил с ложа и кинулся ему навстречу, достаточно эмоционально вскрикнув:
— Ассаруа, я так рад тебя видеть! Вже стосковался тут один!
— Голубчик, — мягко проронил Арун Гиридхари и нежно приобнял подскочившего ссасуа за плечи, полюбовно огладив правым большим перстом его глаза, края ноздрей и чешуйки на лбу. — Как ты себя чувствуешь?
— Скучно, ассаруа. Я умру от тоски в сем заточение, — нескрываемо огорченно отозвался Камал Джаганатх и туго вздохнул через рот. — Когда мы полетим на Велесван.
— Очевидно, не скоро голубчик, — уветливо отозвался Арун Гиридхари. И, выпустив из объятий ссасуа, направился к креслу, на ходу бросив в сторону стоящего возле открывшихся створок старшего халупника, — Ури, ты, можешь пойти, покушать и отдохнуть. Я побуду с голубчиком, перед уходом тебя позову. Принеси токмо две свааны.
— Слушаюсь, нубхаве Арун Гиридхари, — довольно отозвался Ури, ибо он ноне не покидал ссасуа, отлучаясь всего-навсего на несколько минут, чтобы принести или унести пищу и вещи.
Старший халупник, не мешкая, развернулся и поколь створки медленно смыкались между собой, выскочил из комнаты на мосток, да расталкивая стоящих там шестерых рабов, шустро побежал к лестнице. Камал Джаганатх проводив взглядом Ури, перевел его на негуснегести величаво опустившегося в кресло, и, приметив опущенные вниз уголки его рта, указывающие на беспокойство, также неспешно сойдя с места, направился к нему, с ощутимой тревогой в голосе, спросив:
— Ты расстроен, ассаруа? Что-то случилось?
Арун Гиридхари в этот раз точно, и не заметив торопливости выплеснутых вопросов, довольно ровно отозвался:
— Верховный правитель НгозиБоипело Векес выдвинул в отношении меня неподъемные контрибуционные выплаты, похоже, жаждая полностью разорить. Вероятно, желая снять с меня и последний паталун. Понеже нам придется на Цересе задержаться, абы завтра начнутся заявленные мною разбирательства, по сумме понесенных затрат и указанным пунктам по коим возможен разрыв согласительного пакта. И, да я расстроен, або сие будет долгий процесс.
Камал Джаганатх достиг сидящего на кресле негуснегести, каковой был не в состоянии согнать с лица расстроенного чувства, и, опустившись на пол, напротив него, занял позу лотоса. Ссасуа враз вскинул голову, и, воззрившись в лицо Аруна Гиридхари, чуть зримо в виде приветствия улыбнувшегося, спросил:
— Ты встречался с амирнархом, ассаруа? — негуснегести несмело качнул головой, словно на эту тему и вовсе не хотел распространяться. — Он поможет тебе? — все-таки поспрашал юный авгур, потому как волновался за происходящее не меньше ассаруа.
Арун Гиридхари с нежностью оглядел сидящего подле ног юного авгура, соизмеряя его волнение и случившееся, не желая еще более тревожить, а после все же пояснил:
— Как я и предполагал. Тарховичи и амирнарх знают, что я привез тебя в Тарх систему. И амирнарх сказал, что, непременно, наложит табу на решение Великого Вече Рас, ежели оно будет для велесвановцев неподъемным. Обаче в благодарность я должен познакомить своего ссасуа с главным дхисаджем тарховичей, сие была его особая просьба, каковую амирнарх не может не исполнить.
— Ассаруа, я боюсь их, — чуть слышно произнес Камал Джаганатх и плечи его надрывисто содрогнулись, лишь на миг, представляя себе, как будут ковыряться у него в диэнцефалоне.
Негуснегести немедля подался вперед со спинки кресла, и, протянув руку, ухватил ссасуа за подбородок, слегка вскидывая вверх голову и заглядывая в его глаза, не столько желая поковыряться в голове, сколько просто выясняя причину страха и с тем стараясь успокоить.
— Я об этом сказал ноне на встрече главному дхисадж Ковин Купав Куну, — отозвался немедля Арун Гиридхари, теперь стараясь и речью сказанного успокоить ссасуа. — Пояснив и саму бывшую у тебя фантасмагорию, и мои действия, и произошедшее с тобой уже тут на Церес, — определенно, говоря о принятом диэнцефалоном юного авгура словесно-мысленном образе. — И он был весьма взволнован, ибо, как оказалось, они не устраивали проверку твоему диэнцефалону, абы он вельми юн. Да, и то, что ты сумел принять словесно-мысленный образ указывает на возбужденное состояние в твоем диэнцефалоне каких-то ячеек, вероятно, задетых за счет принятия фантасмагорий. Ковин Купав Кун, скорее всего, не откажется от встречи с тобой, хотя его зримо расстроил твой испуг. В оном он почему-то обвинил меня, предположив, что я мог настроить тебя против тарховичей обобщенно.
Камал Джаганатх глубоко выдохнул через рот, оно как от волнения нежданно увидел мелькнувшую перед глазами рубиновую звездочку, и вновь глубоко вогнал воздух через ноздри, тем расчищая себе видимость. И когда в следующий миг пред ним начерталось родное лицо ассаруа, с нежно изучающими его бледно-сиреневыми радужками, а на зеркальном потолке обрисовалась не только меблировка комнаты, но и их фигуры, юный авгур негромко протянул:
— Я боюсь, что выдам твои действия, поступки ассаруа. Настрою против тебя тарховичей.
Арун Гиридхари теперь еще сильней приблизил свое лицо к лицу ссасуа, склонившись ниже и мягко огладив, дотоль удерживаемым большим перстом грань подбородка, края его рта, добродушно молвил:
— Уверен, голубчик, если встречи не избежать, главный дхисадж не станет использовать полученную из тебя информацию против меня. Абы я есть его создание, и он относится ко мне как к своему ссасуа, зачастую прощая промахи или действия против политики амирнарха, токмо порой порицая ее в беседе один-на-один. Сие просто я не желаю пользоваться расположением Ковин Купав Куна, дабы в силу своих колоход должен быть независим.
Негуснегести теперь улыбнулся сильней, не только изогнув нижний край рта, проложив по верхнему краю вплоть до ноздрей тонкие морщинки, но и вскинув сами уголки его вверх. А Камал Джаганатх подумал, что ассаруа, собственными поступками, ноне похож на ребенка, уже достаточно подросшего, покинувшего родителей и живущего своей жизнью. Однако продолжающего с ними спорить, доказывать и конфликтовать, вместо того, чтобы разумно использовать их помощь. Таким своим поведением, отстаивая собственное взросление, набираясь разума и опыта жизни.
Глава десятая
Арун Гиридхари, видимо, провел ночь подле Камала Джаганатха. Он хоть и бодрился, успокаивая ссасуа, что его открытость главный дхисадж не используют против политики велесвановцев, был предельно взволнован. Посему юному авгуру показалось, что негуснегести боится еще чего-то возможно того, что боялся и сам Камал Джаганатх, а именно изъятия его от велесвановцев, разлуки, которой сейчас он бы не смог пережить.
Впрочем, поутру проснувшись, ссасуа не увидел негуснегести, так как тот ушел. Ури принесший завтрак на двух серебряных блюдах, пояснил юному авгуру, что Арун Гиридхари ушел на встречу с главным дхисаджем, который поутру (ибо как оказалось на Цересе в данный момент времени наступило утро) прислал к их чертогам своего помощника с приглашением прибыть к нему в Научное Ведомство и поговорить об условиях выставленных звероящером и амирнархом.
— Нубхаве Арун Гиридхар, так обрадовался, — рассказывал присутствующий при уходе негуснегести Ури. — Сказал, что главный дхисадж, несомненно, пособит ему, и может, не станет настаивать на встрече с нубхаве Камалом Джаганатхом. Лишь согласует его осмотр у себя в ближайшее время, когда нубхаве подрастет и будет к тому готов.
Камал Джаганатх, впрочем, не был так радостен, как негуснегести и о том рассказывающий Ури, потому что приблизившись к столику на котором стояли блюда, глянув на них не увидел хлеба. Юный авгур замер подле стола и медленно переместив взгляд с блюда на лицо стоящего в двух шагах старшего халупника, демонстративно раздраженно сказал: