А секундой спустя, мощная боль пробила диэнцефалон Камала Джаганатха, и невозможность вздохнуть ни насиком, ни ртом, вызвали ужас. Отчего также резко отворивший обе пары век юный авгур увидев над собой прозрачную четырехскатную крышу чертогов, тягостно дернул головой и всем телом, стараясь пробить дыхание. И немедля, почти синхронно, слизь, исторгнувшись из кожи, намочила одежду, сокращение мышц выплеснулось судорогой в конечности, спину, и шею и попеременно застучали в грудной клетке оба сердца. Камал Джаганатх еще раз дернул назад голову, и, упершись ею в пол возвышения, выгнул дугой спину, слегка приподняв само тело, еще шире открыв рот в жажде вздохнуть.
— Т-с, т-с, голубчик, — обеспокоенно произнес Арун Гиридхари, опять же моментально возникая перед взором ссасуа. Его руки мягко, но ощутимо властно надавили на плечи юного авгура, укладывая вновь на возвышение в приемной палате чертогов, где они досель и находились, а приоткрывшийся рот едва шевельнул краями, указывая на правильность дыхания.
— Ровнее, голубчик, — бархатисто-нежный голос негуснегести заполонил пространство вокруг ссасуа, подчиняя себе. — Дышите ровнее, не надобно дергаться. Итак, вздох ртом и медленный выдох через ноздри. Не спешите, ровнее.
И подвластный этому голосу, Камал Джаганатх разком глубоко вздохнул через рот, словно убрав оттуда заслонку, или вспомнив как надо дышать, а потом, как и указывал ассаруа, неспешно выдохнул.
— Замечательно, мой абхиджату, — дополнил Арун Гиридхари, когда нормализовалось дыхание ссасуа, и нежно огладив ладонями все его тело, снизил мощь судорог и перебоя сердец в груди, лишь не избавив от боли в голове.
Диэнцефалон Камала Джаганатха оказался не просто удивительным, а так-таки уникальным. Так как мог принимать не только двух фрагментальную фантасмагорию, но и как сейчас трех фрагментальную. Данное его действие началось сразу после того, как юный авгур чуть было не утонул в озере Дана (хотя стало закладываться много ранее). Посему побочным эффектом всегда проявлялась невозможность дышать, будто этому процессу диэнцефалон, за короткий пропуск через себя фантасмагории, разучивался. Трех фрагментальная фантасмагория всегда показывала три эпизода, очень близкое грядущее происходящее в пределах десяти-пятнадцати суток, и настоящее, иногда связанное с демонстрирующим субъектом, а порой и вовсе стороннее, не имеющее никакого отношения к показанному в будущем. А также кусок какого-то события, которое Арун Гиридхари поколь не мог объяснить, а значит соотнести его со временем, предполагая, что ссасуа все-таки видит возможное прошлое. Только теперь данное прошлое не связывалось с субъектом, ибо показывало всегда одно и тоже событие. Тот самый выступающий по центру размытый розоватый круг, состоящий из множества закрученных в одну сторону рукавов выходящих из единого начала и вовсе алого цвета, и будто прокручивающий какую-то Галактику. Что это был за кусок фантасмагории, о чем он свидетельствовал и почему неизменно повторялся, словно был родственен всему дотоль происходящему, оставалось для Камала Джаганатха загадкой. Видимо, и для Аруна Гиридхари это было загадкой, хотя ссасуа порой казалось, что ассаруа о чем-то догадывается, просто не говорит, дабы его не встревожить.
— Т-с, голубчик, — вновь со всей любовью проронил негуснегести, он всегда в такие моменты, особенно когда ссасуа приходя в себя, не мог вздохнуть, говорил по-перундьаговски, чтобы последний не напрягал диэнцефалон, разбирая его указания.
— Самир, — торопливо дыхнул юный авгур, вспоминая увиденную фантасмагорию и жаждая ее скорей передать, чтобы не допустить гибели харара от рук звероящеров, и тотчас тягостно застонал от острой боли в голове.
Однако Арун Гиридхари резко качнул головой, заставляя ссасуа молчать и вновь огладив его грудную клетку, подбородок, края ноздрей и щеки, очень авторитарно, что позволял себе в отдельных случаях, сказал:
— Сначала обучение, голубчик. После мы примем фантасмагорию.
С недавнего времени негуснегести обучал Камала Джаганатха принимать и распределять фантасмагорию. Ибо она возникала часто, порой сдерживала дыхание или обессиливала надолго. Потому главный дхисадж тарховичей Ковин Купав Кун предложил Аруну Гиридхари попробовать обучить авгура распределению принятой фантасмагории, предположив, что уникальность его диэнцефалона, возможно, сумеет этому научиться в столь юном возрасте. Ковин Купав Кун вообще, что касаемо Камала Джаганатха, почасту интересовался его здоровьем, советовал и подсказывал, видимо, на правах того, что когда негуснегести нуждался в консультациях, никогда не требовал за них контрибуционной платы.
— Итак, голубчик, — голос Аруна Гиридхари враз потерял властность, лишь увещал, потому Камал Джаганатх привык безоговорочно ему подчиняться, не только на уровне тела, но и диэнцефалона. — Днесь расслабьтесь, подчинитесь, отдайтесь боли, доверьтесь правлению вашего диэнцефалона. Засим глубокий вздох через рот и со степенным выдохом через обе ноздри, единожды полученную фантасмагорию протягиваете по телу снизу вверх. — Негуснегести, направил правую руку в сторону нижних конечностей ссасуа, мягко огладив подушечки пальцев ног. — Свернув итожец на собственных глазах.
Арун Гиридхари неспешно двинул ладонь правой руки вверх от кончиков пальцев ног юного авгура, пройдясь и, одновременно, огладив нижние конечности, живот, грудь, едва коснувшись ноздрей и его глаз, убеждающе дополнив:
— Начнем, голубчик.
Камал Джаганатх сомкнул верхние веки, когда рука негуснегести покинула его лицо, и сам он неподвижно застыл рядом. Глубоко вздохнув, юный авгур словно отдал в правление своему диэнцефалону весь организм, расслабившись, растворившись в боли, отчего спала и малая судорога, оставившая по себе памятью только полное онемение всего тела. Он теперь, точно наблюдал свое тело со стороны, как и ощущал мощь собственного диэнцефалона, вновь явившего рубиновую звездочку. Камал Джаганатх, кажется, даже глубоко вздохнул через рот, но когда понадобилось переместить звезду в подушечки перст нижних конечностей, диэнцефалон внезапно сотрясся. И от сего рывка также сразу пропала власть над рубиновой звездочкой, посему она, свершив крутой вираж, врезалась прямо в углубление меж глаз юного авгура, вызвав судорогу шейных мышц и пронзительный его стон. И тотчас ладони Аруна Гиридхари легли на середину грудной клетки и прикрыли глаза ссасуа, а напевный голос упреждающе сказал:
— Голубчик, представьте себе начало фантасмагории. Красную, почти рубиновую звезду, точку начала фантасмагории и доверьтесь мне.
И вновь между лучиками все еще торчащей подле глаз рубиновой и будто пухнущей в размерах звезды воткнулся внезапно явившийся справа тончайший, серебристый бур. Накручивая на себя фантасмагорию, спасая от боли и судорог Камала Джаганатха и очередной раз, указывая, что он не во всем уникален, а в неких местах обучения невнимателен, ленив, а теперь еще и избалован, закахан заботой.
Глава четвертая
Камал Джаганатх величаво, как и полагалось велесвановцу, да, еще и авгуру, вышел через раскрытый дверной проем из своей половины в сад и тотчас воззрился на огораживающий, в виде полукруга, кустарник-канва, имеющий в высоту не менее пяти метров. Приметив среди голубых, гладко отшлифованных ветвей, плотно переплетающихся меж собой, и достаточно редко расположенных черно-синих, широких листьев, знакомый и все эти годы приручаемый ахан. Гиле, как его назвал ссасуа, словно учуяв кормильца, приветственно щелкнул створками, выпуклой верхней и более плоской нижней, прикрепленной к ветвям замочным краем, ожидая, когда накормят. К удивлению Аруна Гиридхари, юному авгуру так-таки удалось приучить Гиле, каковой теперь не только спокойно принимал пищу, не жаждая откусить пальцы, но и позволял себя гладить. Тем вроде как получая удовольствие и выпуская из приоткрытых створок тонкую зеленоватую пузырчатую жидкость. Гиле за прошедшие колоходы, в отличие от своих порой умирающих собратьев, значительно прибавил в ширине и длине, точно хорошо раскормленный кот, и этим демонстрировал собственную разумность.