— Могу доказать. Это что? А это? А это?..
Как уличный фокусник, он начал извлекать из своих бездонных карманов и демонстрировать поочередно зубную щетку, тюбик с пастой, огромную расческу, несколько носовых платков, два флакона одеколона, вафельное полотенце, лупу и, наконец, замшевый мешочек с инструментом.
— Удобно? — спросил Дим-Димыч.
— Не особенно, — признался Хоботов. — Но уже привык. Воры отучили меня возить чемодан… Я сплю как убитый.
Мы рассмеялись, закурили теперь все втроем и повели беседу, как давние, старые знакомые.
Доктор Хоботов был сколочен на редкость ладно, плотно и выглядел здоровяком. Его волосы с золотистой искоркой не имели ни единой сединки, кончики усов торчали горизонтально, будто закаленная проволока. Из-под выпирающих надбровий пытливо смотрели небольшие, глубоко сидящие темно-карие глаза.
Он держал себя просто, но с достоинством, был немногословен, если говорил, то кратко и негромко, как человек, уверенный, что его и так услышат. В его речи, жестах, во всем облике, включая и внушительную, прямо-таки разбойничью бороду, совершенно не чувствовался возраст. Я все время смотрел на него, ломал голову и думал: сколько же ему? Можно было согласиться на сорок, можно было дать и пятьдесят. А десять лет для человека — разница существенная. Потом я перестал гадать, решил, что для точного определения возраста нашего нового знакомого надо непременно заглянуть в его паспорт.
После пятиминутной беседы Хоботов признался:
— Я голоден как волк…
— Да, не мешало бы перекусить, — согласился я.
Доктор поманил пальцем официантку. Та подошла развалистой походкой и равнодушным голосом Доложила о возможностях буфета. Все меню состояло из отбивных свиных, жареной курицы и клюквенного киселя.
— А напиточки? — поинтересовался Хоботов и щелкнул себя по горлу.
— Сколько вам? — осведомилась официантка.
— В предвидении дороги, а также учитывая наружную температуру… — Он умолк и поочередно посмотрел на меня и Дим-Димыча.
— Предлагаю по двести, — сказал я.
— Присоединяюсь, — согласился Дим-Димыч.
— Дорожная норма, — подвел итог Хоботов. — Шестьсот граммов.
Доктор и Дим-Димыч заказали жаркое из курицы, я — отбивные и две порции киселя.
— Какое унылое лицо, — покачал головой Хоботов, когда официантка пошла выполнять заказ. — Совсем не гармонирует с оживлением, что за соседним столиком… Давайте переберемся в уголок к окошку.
Мы не возражали.
Когда мы обосновались на новом месте и перенесли свою одежду, Хоботов откровенно сказал:
— Совершенно не могу объяснить почему, но человек, чавкающий во время еды, вызывает во мне холодное бешенство. Я способен смазать его по физиономии.
Мы машинально посмотрели на шумную компанию, от которой удалились.
Действительно, парень в заячьем треухе обрабатывал пищу с таким усердием, что звуки, вызывавшие бешенство у доктора, разносились по всему залу.
Официантка подала заказ. У котлет оказался на редкость странный, несвойственный им запах. Я решил, что мой желудок не настолько натренирован, чтобы освоить без последствий это блюдо, великодушно отказался от него и, следуя примеру попутчиков, попросил заменить отбивные курицей.
— Хрен редьки не слаще, — коротко бросил доктор, отыскивая в курице съедобные места.
Курицу забыли, вероятно, кормить в течение месяца перед смертью, и нам достались сплетения из костей и сухожилий, напоминающих скрипичные струны.
Кисель также не вызвал нашего восторга. Это была мутновато-студенистая жидкость, заполняющая стакан не более как на две трети. Мы проглотили ее залпом, точно яд, и доктор на полном серьезе спросил:
— Вам не кажется, что обед наш чрезмерно легок?
— Кажется, — рассмеялся я, — но повторять его рискованно.
— Да, придется потерпеть, — согласился Дим-Димыч.
Мы вволю наговорились, выкурили полпачки папирос, когда в зале появился наконец шофер райотделения, пожилой человек, которого я знал как Василия Матвеевича.
— Прошу извинить, — сказал он, подойдя к нам. — Это же гроб, а не машина. Заело переключение, включились все скорости — и хоть плачь!
— Чего уж там, — сказал я. — Бандура твоя мне знакома. А доберемся?
— Добраться-то доберемся. Не ночевать же здесь. — И Василий Матвеевич с презрением оглядел зал.
Хотя в его словах было мало утешительного, мы решили все же ехать и покинули вокзал.
Хоботов обошел вокруг «газика», осмотрел его критическим оком и атаковал заднее сиденье. К нему присоединился Дим-Димыч.