Мысли потекли неудержимо - Денис улыбаясь на меня, раскладывал малочисленные пожитки по тумбочкам, я торопливо записывала всё, шедшее на ум, присев к столику трюмо.
Сфинкса хранит вечность, но при том вместе с царём-волхом-волком, носящим овечью шкуру, выступает против каких-то мёртвых рабов... нет, рабов какого-то Мерта. Хм! Рабы... смерти?
Тэк-с, всё!
И для верности я даже ладонью по записям своим хлопнула.
Тут же поднял голову внутренний голос, взвыв: "В ду-У-уш!"
- И поесть по-человечески, а не в тряске откровений да под гул мотора, - произнёс кто-то...
Ёжиком в тумане посмотрела я на Дениса - что за шутки? Но, он, сжав губы, молчал - и только глядел лукавенько.
Ужин в ресторане на главной улице Твери получился сытным и вкусным, трамваи весело звенели мимо нас через мост, прогулка по набережной Волги мимо памятника Александру Сергеевичу освежила и настроила на поэтический лад - видимо, потому в эту ночь снилось мне, будто я - Земля. Верчусь-кручусь, то так подставляясь под загар, то эдак, мячик Луны мерцанием вызывает медитативное медоточение мыслей, а внутри всё такое живое-щекотное-любимое... Вот вулкан где-то слева пробуждается и тянется лавой ввысь. Тут дух-лесовик меж корней пробирается, кочки спиной выталкивая. А там идёт-бредёт куда-то странная девочка в ветровке и джинсах, плутает-блуждает-болотничает... болтает-волотит, говорушка эдакая, и что-то всё вещает-чает-чает...
Тверь мы оставили до рассвета, иначе пришлось бы стоять в пробках на выезде из города... Оживает Россия-матушка, всё больше и больше шевелится. Уже не просто челночит с полосатыми баулами, а солидненько так, на собранной в отечественных пределах иномарочке... Удивительная мы страна всё же. То ли гибкие и всеобъемлющие, словно речь предков? Кто на нас ни приди - всех примем тем, с чем к нам пожаловали. Который с мечом наперевес - на него же и напорется, с добром явившийся - и сам обогатится.
Незлобивые мы, в этом и сила наша. Пусть покорными дразнят - но мы-то знаем, что с нами Бог. Он воздаст каждому по делам его, а мы просто будем работать Его ради - радовать. Речь человечья - явная тайна. И пусть внушают, что быть "рабом" и "слугой" унизительно - а в слова-то вникнешь... работа в одном, слух - в другом. Стало быть, "раб" - труженик, а "слуга" - тот, кто слушает и слышит. Одному языку не веришь? А другой говорит, что "раб" - тот, кто славит. Славный сам, значит. Слуга же - тот, кто поддерживает в пути. И что в этом позорного, кроме естества?
Дорога текла навстречу, я полностью отдалась этому чувству и думала, думала... Люблю дорогу. Люблю, когда земля и небо мягко переливаются всеми красками бытия, пью их всем существом. И льются и льются мысли, а я смотрю на эту реку бесконечную, бликов игрой ворожась на ней.
Денису приходилось сложнее - моросил дождь, не разгонишься. Особенно трудна оказалась дорога на валдайских высотах - поворотов там крутых... сплошные русские горки. В пробочку попали, не без того - фура дальнобойная на одном из таких скользких поворотов не удержалась, хорошо ещё, завалилась на пассажирский борт, а в кабине, кроме водителя, никого не было. Ну, народ помогать тормозил, как без того?
Круты горки русские, словом, но мой рыжий сивка оказался им под стать - в Новгороде вышел из-за руля вполне себе готовый порыскать в поисках чего бы с торопы натрапезничать.
Поход в здешний Кремль - а именно он был на неопознанных мною Витиных фотах - мы отложили до завтра. Надвигалось что-то важное, мы оба с Денисом чуяли это - и потому не спешили впечатляться.
Намакаронились славно - чем-то очень простым и вкусным, даже пивка живого перехватили с устатку, и пошли немного размять ноги по кварталу вокруг гостиницы.
Не нашли ни одного дома старше пятидесяти лет - город заново поднимали после войны: гитлеровцы его почти совсем убили, делая это планомерно, в течение почти двух лет подряд. Дом за домом, улицу за улицей, памятник за памятником. Что хотели уничтожить, кроме тонкой древней красоты? Дух русский? Или ещё какую правду?
Больно было от осознания этого. Я понуро брела к гостинице, уже не глядя по сторонам, как Денис вдруг взял мою ладонь в свою.
- Эй, - сказал он тихо, - мы-то здесь?
"- Солонсэй Иригис! - гологол звон бирич до веча. Вече шершеша: гороз Иригис, серов, сила Яррья у им волоха, инда очам слепно аж.
Рысно вгод у корог веча солонсэй, десну и шую долони ширно казав арума без. Кордо ясенно казав. Тако коростом стояша до веча ликом, рык:
- Хойша Камена влаха, Новорт та Жуг ту мы.
Околохолно вече, восстад сив стар Мудр, мов: