Вскоре ущелье из выветренных скал окутала полная темнота. Назар-бай выехал вперед на поиски подходящей площадки для ночлега, и его широкоплечая фигура, как будто сросшаяся с вороным конем, растворилась во мраке. Мы ехали до позднего вечера. Утомленные тяжелым переходом, мужчины недовольно бормотали, а животные совершенно обессилели. Мои часы показывали девять, потом десять часов вечера, а Назар-бай все не возвращался. Недовольство среди погонщиков нарастало. Может быть, старый Назар-бай был не в своем уме, заставив людей и животных идти более двенадцати часов? Темнота делала дальнейшее путешествие невозможным. Пришлось мне с одним из караванщиков отправиться на поиски пути. Мы шли пешком, ведя за собой лошадей, и вдруг почувствовали, что находимся в воде. Оказывается, мы двигались вдоль берега крошечной горной речушки, которая внезапно превратилась в стремительный поток и преградила дорогу. Ничего не оставалось делать, как сесть на лошадей и переправиться на противоположный берег. Впереди из темноты раздался крик Назар-бая, нашедшего подходящее место для лагеря. Усталый караван направился к стоянке. Измученные люди спорили между собой, причем ладакцы обвиняли тюрков в темных намерениях. В этот день мы пробыли в седле четырнадцать часов.
3 октября. Вышли в путь немного позднее обычного: нужно было собрать лошадей, которые разбрелись в поисках корма.
Из ущелья дорога привела караван к широкой равнине, на севере которой возвышалась горная гряда, покрытая снегом, — западная ветвь Куньлуня. На северо-западе зияло широкое ущелье, ведущее в горы к перевалу Санджу.
После долгого перерыва приятно было видеть зеленеющий по берегам реки кустарник, а множество уток и бекасов, гнездящихся неподалеку, напоминали о животном мире, позабытом за 16 дней странствий по пустынной местности. Немногочисленное население этого района составляют киргизы-скотоводы, практикующие земледелие только у подножия снежного отрога, к северу от долины. Единственно возделываемой культурой является ячмень, вызревающий крайне редко и потому идущий на корм скоту. После двухчасовой езды мы оказались у китайского форта — квадратного двора, окруженного несколькими кирпичными домиками. В воротах появилась какая-то фигура и тут же исчезла. Очевидно, мы были замечены, и наш переводчик-китаец поспешил вперед, чтобы возвестить о прибытии каравана.
Офицер, командующий фортом, устроил нам сердечный прием. В его подчинении были переводчик и двадцать солдат из местных киргизов. В момент нашего прибытия гарнизон находился в горах, и в крепости мы встретили лишь тюрка-переводчика, его жену и китайского офицера-пограничника. Кроме экспедиции во дворе форта расположился еще один яркендский караван. Когда со всеми формальностями и проверкой паспортов было покончено, офицер отправил гонца в Санджу и далее в Гуму с сообщением о нашем прибытии и с распоряжением к местному населению по всему пути следования оказывать нам всяческое содействие. Мы решили пробыть в форте день, а назавтра продолжить путешествие. Поздно вечером большие лагерные костры осветили стены крепости и дородные фигуры людей, сидящих на корточках вокруг огня и рассказывающих друг другу последние новости из Яркенда, Леха и Кашмира. Здесь была самая настоящая караванная Азия, где даже прозаические вести превращаются в героические легенды и разносятся караванщиками вдоль великих торговых путей.
4 октября. Всегда трудно прерывать отдых людей. Вышли мы только в полдень, поскольку переход до форта Шахидулла довольно короткий. Караван сопровождали двое конных солдат-киргизов, имевших приказ следить за нашим благоустройством во время путешествия. Оба скакали на лошадях без седел и предавались всевозможным ездовым трюкам.
Миновав широкую равнину, по дороге, ведущей к ущелью, мы подошли к Каракашдарье, «Черной нефритовой реке», одной из трех рек, питающих богатые хотанские оазисы. После двухчасового перехода караванщики разбили лагерь. Здесь были великолепные пастбища, и наши лошади получили долгожданный и заслуженный отдых.