У пояса целителя висела сума диковинной выделки, да и сам плащ, расшитый дивными, мерцающими в темноте травяными узорами, говорил, что трудились над ним не людские руки.
Старик нахмурился. Он привык к размеренной жизни вдали от городской суеты и не жаловал чужаков. А тех, кто якшался со всяким сбродом, умевшим творить чудеса, не переносил и подавно. Но лекарь был нужен, и когда этот мальчишка, спешно кивнув в знак приветствия, уверенно направился к постели больной, старик проводил его недовольным взглядом, но смолчал.
Следом за целителем в дом вошел рослый русоволосый мужчина в длинном сером плаще, замызганных штанах и стертых сапогах. Глаза, точь-в-точь как у хозяина, только без красных прожилок и желтоватой старческой пелены, выдавали кровное родство. Крупные обветренные губы растянулись в улыбке.
– Насилу сыскал.
Юный целитель откинул капюшон, жестом указал женщине поднести поближе масляный светильник и бережно вгляделся в бледное, осунувшееся детское лицо.
– Удушлица[1], значит, подкосила, – прошептал он.
Прикоснувшись ладонью ко лбу девочки, целитель качнул головой и недовольно нахмурился. Обхватив тонкую ручку у запястья, смежил веки и недвижно просидел так какое-то время.
– Полагаю, она больна уже неделю, не меньше, – наконец произнес мальчик, вопросительно поглядев на женщину.
– Сегодня восьмой, – скорбно ответила та.
Тревога в глазах незнакомца уступила место горечи.
– Отчего не позвали раньше?
– Да как мы могли? На отшибе живем! – всплеснула она руками. – Случайно от проезжих людей узнали, что есть такой, именем Фэйр, всем лекарям лекарь. А пока ее соседка травами лечила, да, видать, без толку!
– Хворь эта жутко опасная. Травы – хорошо, да только одних лишь трав мало, а время упущено! Сердце едва бьется, и она холодна как лед. – Фэйр замер в раздумьях и, что-то сообразив, принялся лихорадочно обшаривать просторную суму. Мигом позже он извлек на свет невзрачный мутноватый камень и проворно вложил его в бледную детскую ладошку.
Сперва ничего не происходило. Потом в сердце камня зажглась крошечная золотая звездочка, точно внутри зародилась неведомая жизнь. Ее свет делался все ярче и ярче, и вскоре заполонил камень до краев. Но вдруг из золотистого сделался темно-красным, после фиолетовым, черным и, наконец, безвозвратно угас.
Лицо Фэйра омрачилось. Он забрал камень, задумчиво покрутил его в пальцах и тяжко вздохнул.
– Что… что это значит? – тревожно воскликнула женщина.
– Это камень жизни. Черный цвет говорит, что человек стоит у черты. Мне жаль, но я не могу ей помочь.
Женщина взвыла от горя, слезы покатились по бледным щекам. Тут доселе молчавший старик не выдержал:
– На что только ждали тебя, окаянный! – его голос прогремел, подобно раскату грома. – Надеждой тешили себя, и все впусте! Чтоб ты, сосунок, чародейскими штуками перед нашими носами помахал?! Пошел прочь!
Мальчик сочувственно поглядел на старика. Колкие слова, казалось, совсем его не задели.
– Я испробовал камень не для того, чтобы вас помучить, а чтобы понять, как поступить, – тихо проговорил он. – Стоит ли пытаться девочку исцелить, или я лишь потеряю драгоценное время. Теперь вот вижу – нужно вас к другим врачевателям отправлять. Воистину великим, коим я и в подметки не гожусь.
Женщина тотчас притихла. Старик исподлобья взглянул на Фэйра. Бральд подался вперед.
– Живут недалеко, – продолжил Фэйр. – Точной дороги не подскажу. От вас до них не ходил. Но не тревожьтесь, так или иначе дойдем! Вот только не знаю, придутся ли они вам по нраву…
– Что за целители такие? – нахмурился старик. – Насилу про тебя прознали, а больше поблизости не налезть на людей.
– А я говорил не о людях. – Глаза Фэйра посерьезнели. – Думаю, вам известно о ком. В сердце Заповедного леса на Лучистой поляне живут те, кого в народе именуют пастырями. Они называют себя «айши», что на всеобщем языке означает – первые, ибо верят, что прежде других пришли в этот мир. Способность пастырей творить чудеса не знает равных. Смогут спасти или нет – утверждать не возьмусь. Однако более мне вам предложить нечего…
– Этому не бывать! – прорычал старик. – Мало что тебя, их пособника, в дом пустил, так еще и внучку родимую должен к ним вести. Не дождешься! – Глаза старика метали молнии. – Об этих лиходеях я вдоволь наслышан! Кожа цветом как у лягушки, волосы как наши рубахи крашеные. И творят невесть что. Зло замышляют! – Он грозно упер руки в бока. – Убирайся отсюда, молокосос, покамест я тебе не помог!