Но однажды в подвал спускается барон в сопровождении адъютанта - этот и сейчас здесь, Сиера его не видит, но слышит хихиканье. Барон лично указывает жертву, и адъютант выволакивает несчастного или несчастную из клетки, заковывает в цепи, подвешивает на крюк.
- Еще немного, малыш, - просит барон. - Еще капельку потерпишь - и все закончится. Хорошо? Да?
Сиера слышит это уже раз в пятнадцатый, не меньше, но снова к горлу подступает тошнота. Ведь разве не с нею он разговаривает так же?
«Прости, малыш, я подвел тебя. - И пронизывающий ветер, все семь пресловутых ветров рвут одежды стоящих на скале над разоренной долиной. - Я во всем виноват, знаю. - И ветер сушит слезы. - Постарайся перетерпеть это, малыш. У тебя есть вечность, а она... Она многое стирает».
- Готов? Смотри, здесь нет ничего такого, к чему мы бы уже не привыкли. Я просто поднимаю плеть...
Закрыв глаза, Сиера слышит удар, но стона мужчины уже не воспринимает. Она далеко отсюда, в том судьбоносном дне, когда...
...когда пели птицы над красивейшим садом графа, а тень от его дворца падала на другую сторону, и солнце заливало все вокруг, и тени вихрились причудливой круговертью, а от ароматов темнело в глазах.
Впрочем, не только от ароматов. Модор неделю, не меньше, поил ее какими-то отварами, от которых Сиера проваливалась в небытие, в пустоту, заполняемую лишь голосом барона:
- Ты любишь меня, потому что я спасу твоих близких.
- Да, - шептали ее губы, потому что это он хотел услышать. Но пустота слышала иное.
- Я все вытерплю и любую кару взвалю на себя - ради них, - говорила Сиера, заполняя ничто воспоминаниями о братике, о маме и обо всех по очереди односельчанах. Вспоминала даже, как они все плевались и отворачивались, провожая ее в последний раз. Нет, не все... Брат не плевался и глаз не отвел, хотя перед этим всю ночь умолял остаться. Он сидел на скамейке у дверей дома и играл на свирели грустную мелодию, переливы которой не раз еще оживут в сердце Сиеры.
- Ты любишь меня, потому что я спасу твоих близких, - настаивал голос, перебивая мелодию. - Они глупые, но ты их простишь, а я их спасу. И за это ты любишь меня.
- Да, - снова и снова шептали губы.
И горечь неведомых трав.
- Осторожней, малыш. - Он подхватывает ее, когда ноги в очередной раз не выдерживают веса тела. Прохладные руки сжимают обнаженное тело под серым шелковым балахоном. - Держись, скоро все закончится, и тебе станет так хорошо, как никогда.
Слов она не слышит, лениво думает о том, что даже это пошлое прикосновение больше не вызывает дрожи. Привыкла. Привыкла...
Потемнело в глазах. Очнулась, почти вися на руках барона. Шли мрачным коридором с черными стенами и потолком. Факел в руке спешащего впереди слуги отбрасывает блики на белый мраморный пол. Но вот алая полоса перечеркнула белизну, брякнул в замке ключ.
- Еще чуть-чуть, малыш, - колышет воздух у самого уха шепот барона.
Сиера перешагнула алую черту, и в этот миг с треском лопнули нити, которыми она еще пыталась себя с чем-то связать. Одна... Никого больше не будет рядом, кроме этого существа, что утверждает, будто она его любит. Может, и правда любит? Кто ее знает, какая она, эта любовь...
Графа она не запомнила. Он превратился для нее в громовой голос, в теплые ладони, вызывающие дрожь, и в густую и сладкую кровь. Даже его глаз она не увидела.
Церемониальный зал. Обступившие ее девушки, что сняли последнее - серый балахон - и распустили волосы. Прикосновение руки графа. Он помог ей взойти по мраморным ступеням на стол, напоминающий жертвенник. Такие складывали в деревне, когда приносили жертвы Солнцу. С каждым годом все реже, но старики еще помнили обычай.
Прикосновение чужих губ к шее, легкий укол.
- Сиера, - прошептал голос. - Хочешь ли ты, чтобы я назвал твое истинное имя? Имя, которое предначертала тебе Река?
Барон сотни раз говорил ей, что на церемонии нужно либо молчать, либо отвечать кратко, но тут в голове опять поднялся туман, и Сиера принялась повторять, как заклятие, то, что слышала от одного из старейшин:
- Для тех, кто внизу - Река повелительница. Мы же отданы Солнцу. И нет другого господина - лишь Солнце великое, Солнце всеобщее. Солнце однажды взойдет над Рекой и осушит ее воды. В тот день и час скверна исчезнет с земли...
Наверное, барон издал какой-то звук, потому что Сиера отчетливо почувствовала его испуг. А может, виной тому яд барона, что переполнял ее кровь вкупе с дурманящими травами.
А граф засмеялся. Его ладони скользят по ее телу, заставляя кожу покрываться мурашками.