Ох, непросто было мне опять привыкать к нравам и порядкам нового времени, в которое меня опять занесло. Непросто было оторваться от прежних времен, которые я считала своими, ведь в них родилась и выросла, однако эти, новые, мне больше были по нраву - открытые, лишенные ханжества и притворства, пассивного ожидания. Видно, была я слишком активной натурой, более соответствующей двадцатому веку.
Вернувшись домой, не стала дожидаться вечера и сразу принялась разыскивать телефоны Гастона. Позвонила ему на работу. Какой-то сотрудник его фирмы ответил, что в данный момент месье Монпесак в город вышел, да, скоро вернется, нет, к сожалению, забыл свой сотовый, вот он, на столе лежит, так что немедленно ему не позвонить, тут уж многим из персонала фирмы понадобилось переговорить с шефом, да приходится ждать, да, непременно передаст, что я звонила... повторите фамилию, мадам, уж очень трудная... так, записал, и номера телефонов тоже.
Положила трубку и подумала - придется теперь пассивно ждать, и это при моей-то активной натуре! Ну да что поделаешь, как-нибудь дождусь.
Время ожидания существенно помог скоротать пан Юркевич, прибывший точно в назначенный час. Я с интересом разглядывала этого поверенного Юркевича. Моложе своего прадеда, намного проще в обращении со мной, никакой униженности, напротив, излишне напыщен, к тому же злится, что велела ему самому ко мне приехать, и не скрывает своего раздражения. Однако при виде богато накрытого стола явно помягчел и даже с удовлетворением потер руки. А после сытной трапезы и вовсе стал душечкой. На него произвели неотразимое впечатление очень вкусные крокеты, изготовленные пани Сивинской неизвестно из чего. Благодаря крокетам многие вопросы удалось решить незамедлительно.
- Разумеется, у вас имеются оригиналы всех документов? - начал он деловую часть визита, когда мы с ним удалились в кабинет. - Вчера я получил по факсу от месье Дэсплена французскую документацию, так что с заграничной частью вашего имущества проблем не будет. Кстати, примите, мадам, мои поздравления, очень, очень внушительная прибавка к вашему и без того немалому состоянию. Так кого же вы, собственно, намереваетесь назначить своим наследником?
- Мужа и детей! - вырвалось у меня. Глупость, конечно, но не удержалась. Нотариус удивился.
- Насколько мне известно, у пани пока не имеется ни того, ни другого.
Я опомнилась.
- Пока, я лишь собираюсь их завести. Но ведь месье Дэсплен наверняка известил вас о попытках Армана Гийома перехватить унаследованное мною имущество.
- Да, известил, и вот здесь мне не все ясно. Можно его не упоминать в вашем завещании - и дело с концом. Зачем же такая спешка?
- А разве месье Дэсплен не сообщил вам о попытках Гийома лишить меня жизни... о его покушениях на жизнь...
- Покушения на жизнь? - удивился этот осел. - Какую жизнь? Чью?
- Мою! - отрезала я, раздраженная до предела. - И умри я завтра, все мое имущество унаследует именно Арман Гийом, не так ли?
Осел упорствовал.
- С чего это пани завтра умирать? Не вижу причины...
Нет, сил моих больше нету! Такой же упрямый, как и его предок. Я даже заскрежетала зубами от злости, но сдержала себя, разразилась руганью. Раз Дэсплен не все сообщил этому дурню, значит, и я должна с ним говорить по-другому. И я, сдержав себя, дипломатично пояснила:
- Береженого бог бережет, проше пана, а в жизни чего не бывает! Да что далеко ходить за примерами, не далее как сегодня утром я упала с лошади, хорошо, все обошлось. Так что умереть человек может в любой момент, а своей смертью я осчастливлю Гийома, чего мне страшно не хочется. Вот я и прошу вас как можно скорее подготовить мне на подпись документ, завещание, составленное по всем правилам, к которому никакой суд не придерется, и я надеялась, именно вы подскажете, кому лучше завещать все мое имущество. Детским домам Польши? Церкви? Каким-то властям на благотворительные цели?
- Только не властям, только не властям! - вскинулся юрист. - Вот тогда у пани точно будут основания опасаться за собственную жизнь! То есть, того... я хотел сказать, может, и впрямь какой больнице оставить? Но при желании и у больницы можно отсудить. Пожалуй, лучше всего подойдет костел. У того из горла ничего не выдерешь, это сила! А если кто и решится судиться с костелом, вызовет возмущение общественности.
- Вот и прекрасно! Отпишем все костелу!
На том и порешили. Поверенный уехал, я же могла заняться другими делами, ибо тут же позвонил Гастон.
Не перебивая, слушала я взволнованный любимый голос. Только что он вернулся в офис, тут видит - на столе бумажка с моими телефонами, наконец он может связаться со мной! Почему я не позвонила сразу, как приехала, он так смертельно беспокоится, а я исчезаю на три дня и обо мне ни слуху ни духу, и пани Ленская тоже, и тоже позвонить мне не может. Никто не может, нет в Париже номеров моих телефонов, ну не безобразие ли? Он меня любит, так любит, что и сказать не может, и ничего с этим не поделаешь. И я ему нужна, живая и прелестная, и чтобы была рядом!
Просто взрыв эмоций, что совсем не свойственно моему Гастону. Похоже, ему пришлось действительно пережить беспокойные дни, он просто не владел собой. А я упоенно слушала не перебивая и готова была так слушать всю оставшуюся жизнь. Он сам спохватился.
- Ох, извини, дорогая, не даю тебе слова сказать. Так что же с тобой происходило?
- Можешь продолжать, я не в обиде! Слышать твой голос - какое счастье! Но ты же знаешь, нам меняли номера телефонов...
- Знаю, я пытался через справочную дозвониться - не вышло, да и другие твои друзья тоже пробовали...
- Теперь все в порядке, мобильный телефон тоже действует, Роман постарался. Запиши номер... ах, да, я уже сказала твоему сотруднику.
- Твой Роман - брильянт чистой воды! - отозвался Гастон. - Да, кстати, до меня лишь теперь дошло, что я при обручении не подарил тебе кольца...
- Надеюсь, еще ничего не потеряно? - кокетливо поинтересовалась я, просто физически ощущая, как с меня, точно вода с толстой гусыни, бесследно сплывают все заботы и проблемы.